Улли не хотел отдавать дудку, но Мэтт был много сильней. Остальные танцоры собрались поближе к камню приношений, открывали корзинки и мешки, готовили полуночный пир. Никто не заметил, что творится здесь, в тени.

Мэтт победно поднял добычу вверх:

– Как новенькая и наверняка стоит серебряную монету. Продам какому-нибудь захожему торговцу и верну свой убыток.

– Моя дудочка! – Улли потянулся за ней, но Мэтт отскочил подальше.

– Моя дудочка, колченогий! Разве не мне пришлось за нее платить? Она моя, и я буду делать с ней что хочу.

Улли в бессильной обиде хотел приподняться, но добился только того, что его тележка сдвинулась с места и задом покатилась вниз по склону. Моргана, вскрикнув, хотела ее перехватить. Но смеющийся Мэтт удержал девушку.

– Пусть себе катится, ничего с ним не случится. И все равно ему здесь делать нечего. Он ведь еще и напугал тебя?

Сунув дудочку за пазуху, он обнял подругу за талию и повел к пирующим. На полпути они встретили Гретту.

– Где Улли?

Мэтт пожал плечами:

– Ушел куда-то.

– Ушел? До села далеко, а он же… – Она помчалась вниз, выкрикивая: – Улли, Улли!

Но тележка катилась не в ту сторону, а в другую, подпрыгивая, натыкаясь на тонкие деревца, потом закатилась в лесок, который словно обнимал луг зелеными рукавами.

Улли замер в страхе – вот сейчас тележка застрянет в кустах или его смахнет нависающая ветка, и останется он лежать на земле, совсем беспомощный.

Тележка виляла между стволами, и Улли начал уже удивляться, как это она не перевернулась, не наткнулась на корень, не завязла в путанице ветвей. Ее словно кто-то направлял. Паренек попробовал через плечо посмотреть вперед, но увидел только темный лес.

А потом тележка снова вырвалась на открытое место. Здесь не пылал костер, зато луна светила необыкновенно ярко, висела прямо над головой, как лампа. Улли, немного воспрянув духом, цепляясь за стебли высокой травы и вьюнков, развернул тележку, так что видел теперь не лес, из которого выехал, а ровную поляну с короткой и густой, будто выкошенной травой. Кругом стеной стояли цветущие кусты, а в середине – круг камней, все ростом выше Улли и такие ослепительно-белые, что под луной горели факелами.

Колотившееся в груди сердце утихло. Мирная красота успокоила, утешила Улли, словно ласковые пальцы погладили по лицу, по всклокоченным волосам. Руки, лежавшие на костлявых коленках, дрогнули, пальцы зашевелились, словно перебирая лады дудочки.

Но дудочки не было. Улли стал тихонько напевать свою песню, повторяя голоса долины: птичий щебет, журчание воды, шелест ветра. Потом он стал насвистывать. Ему казалось, что вся красота, о которой он когда-либо мечтал, была собрана здесь, точно так же, как он своими руками собирал целое из обломков.