Утром туман все еще стоит. «Волчий корабль» тихо движется рекой, посреди белых испарений едва мелькают абрисы скал, веток, торчащих из берега корней. Странные писки с берега раздаются то и дело. Звучит немного как крик хищной птицы, немного – как крик испуганного ребенка. Ужасный звук.

Все стоят у бортов, не откладывая луки даже на миг. Кто-то теряет спокойствие и на очередной крик стрела со свистом улетает в клубы тумана.

– Вслепую не стрелять! – рычит Грюнальди.

Меня же беспокоит то, что ничего не вижу. Для термовидения туман не должен быть препятствием. Замечаю какие-то пузатые небольшие фигуры, время от времени мелькающие, словно тени среди теней. Однако они не горят видимыми цифралом красками, характерными для живых существ. Не отличаются от окружающих скал. Только порой между камнями мелькают точки и полосы, наполненные оранжевым.

Мы плывем. Нос режет воду, ряды весел опускаются с плеском, а я сражаюсь с иррациональным чувством дежавю.

То и дело Спалле пускает с носа горящую стрелу. Она летит с шипением сквозь белую пустоту и исчезает. Если уткнется в берег – мы это увидим.

Это выглядит как сцена, взятая из «Сердца тьмы». Через миг в кого-то попадет копье, что вылетит невесть откуда и прошьет ему грудь, а мы примемся отчаянно шить из луков во все стороны. Кто-то доберется до баллисты и примется метать в берег один за другим дротики, а тот, в кого попали, умрет на палубе, плюясь кровью, а из тумана по обеим берегам будут доноситься отчаянные вопли. Ощущаю я это словно фатум или дурную ворожбу. Что-то неминуемое.

Кто это будет?

У Конрада погиб капитан. Значит, Атлейф? А может, стоящий у руля Грунф? А может, Грюнальди, поскольку он, пожалуй, нравится мне больше остальных?

Я должен сделать что-то совершенно противоположное тому, что сделал Уиллард. Что-то, чтобы отвести проклятие. Что угодно, только бы переломить это параноидальное настроение тумана, безумия и непокоя.

Я начинаю во все горло петь старую, двадцатого столетия, песенку, которая кажется мне достаточно боевой:

Вопли на берегу смолкают. Устанавливается полная концентрации тишина. На корабле тоже. На меня внимательно смотрят, будто я рехнулся.

Около полудня туман постепенно расползается, зато начинается дождь.

Мы ставим на палубе палатку и сидим там, замерзшие и мокрые, глядя, как дождь стекает по линям и сечет воду. Я закутываюсь в плащ. Все, что на мне надето – и напоминающий свободный свитер кафтан, и безрукавка, и плащ, – влажное и воняет мокрой шерстью.

Днем вы заплываем в большое озеро между зелеными холмами, за ними раскидывается лес, а еще дальше маячат в тумане заснеженные горы. Над озером, вдали, виднеются темные плоскости пологих крыш и частоколы нескольких больших усадьб.