– Мои стихи… – прошептал писарь.

Брус осторожно выглянул на улицу и осмотрелся.

– Пусто, – прошептал. Потом вернулся, подхватил одного из солдат под мышки и выволок его на улицу. Вернулся, подхватил второго за узлы панциря на затылке и поволок его по земле, не обращая внимания на то, что тот еще жив и умирает, давясь собственной кровью и поводя глазами.

Я забрал обе наши корзины и посохи из коридора, после чего втиснулся в комнату писца.

– Добрый вечер, ситар Шилган, – поздоровался я со стариком, который, как обычно, сделал вид, что меня не видит, только поднял с пола чистый лист, орошенный капельками крови, и макнул калам в тушь.

Я не мог избежать впечатления, что вот-вот проснусь.

– У нас есть шансы, только пока ночь, – заявил Брус, оглядываясь через плечо с порога. – Пойдем, Арджук.

Я подал корзину и посох со шляпой, которая было упала с его головы.

Мы вышли в ночь, первую прохладную ночь за много месяцев. Дождь еще хлестал, но это уже не был пугающий ливень. Канавами текли потоки мутной воды, и было почти светло из-за ржавого зарева, что вставало над низкими крышами со стороны дворца.

– Нам нужно добраться до реки, – прошептал Брус. – В самый конец торгового квартала за портом.

Я равнодушно кивнул.

Мы пробирались под стенами. Порой доносилось до нас тарахтение колес, порой – стук конских копыт по мокрой брусчатке. Мы тогда прятались, выискивая темнейший из углов в переулках, подворотнях или за кучами мусора.

Несколько раз улочкой пробегали солдаты с пиками в руках, тогда мы ожидали, пока не стихнет хруст железа и грохот тяжелых, подбитых гвоздями сандалий, надетых на обычные полотняные тапочки с плетеными подошвами.

Мы продрались сквозь пустой, вымерший город, освещенный лишь мглистым отсветом, что казался рассветной зарей – но зарей не бывший.

Через такой город надо идти совершенно иначе. Никогда не знаешь, что повстречается за углом. Брус заглядывал за дома, следил за окрестностями и показывал мне очередное укрытие, до которого я должен был добежать и там присесть. Стоящая под стеной перевернутая тележка для овощей, несколько бочек, подворотня.

Лишь когда я пробегал этот участок и укрывался, он добирался до меня и высматривал следующее укрытие. Ночью опустошенный город казался чужим, и я давно не мог сообразить, где я, собственно, нахожусь.

Однако Брус знал дорогу и вел меня уверенно, обходя стороной все окрестные храмы и пустые площади. Проходили мы какими-то подворьями, подворотнями и закоулками. Он не останавливался ни на миг, как если бы проходил этим путем ночью сотни раз.