— А потом? — спросил Слега. — Расстреляете?

— Может, и расстреляем, — задумчиво сказал Степан. — А может, и нет, видно будет.

— Степан, — напомнил я, — не забудь, в общежитии нужны врачи. Все, сколько есть.

— А может, подождём? — зашептал Белов. — Кто выживет, тот, значит, выживет, а от остальных всё равно нет толка. Без них и нам легче будет. А, главное, мы не при делах. Асланян виноват, на него и так всё повесят, одним грешком больше, одним меньше, он и не заметит… логично?

— Логично, — признал я. — Только не по-людски. Мы же люди. Пусть жизнь делает из нас зверей, а мы должны, где возможно, оставаться людьми. Я, конечно, наделал много глупостей, но уж это сумел понять. Это же просто… неужели не понимаешь?

Степан посмотрел на Клыкова, тот на Партизана, лесник кивнул и ухмыльнулся:

— Правильный ответ, — сказал он. — Пять баллов.

* * *

Участок взяли в плотную осаду. Теперь, с тем оружием, что привёз Степан, мы можем разнести здание по кирпичику. Появились зрители; стрельба давно затихла, набат пробил отбой, нужно узнать, что случилось, и как жить дальше. Собрались люди в кучки, смотрят на вновь откуда-то появившихся дружинников, на ментов — не нынешних полиционеров, а тех, которые следили за порядком раньше, при Хозяине, но больше косятся на броневик.

У барачников, засевших в участке, желание сопротивляться исчезло. Объяснили мы, что зверствовать не будем — каждому воздастся по делам его, но лишнего никто не получит, а сдавшимся добровольно, ясное дело, снисхождение полагается. К Пасюкову это не относится, но справедливый суд мы и ему гарантируем.

Встали выползшие на белый свет барачники лицом к стене, ноги шире плеч, руки за голову. И всего-то их оказалось четверо, Пасюков пятый. Этот отдельно от других. Ничего ему больше не светит. Конечно, прямо сейчас кончать его не будут, а неприятность в виде показательного суда с дальнейшей показательной казнью — это наверняка.

Такие расклады легко просчитываются; их бы и дурак просчитал, а Пасюк вовсе не дурак. Он сказал:

— Разговор у меня к тебе, Олежка.

— О чём говорить-то? — равнодушно ответил я. — Всё, что нужно — сказано, всё, что должно — сделано.

— Не всё. Есть одно предложеньице. Не сомневайся, мы оба с него поимеем выгоду. Я хочу обменять свою жизнь на твою.

Я попытался смекнуть, в чём тут смысл, да так и не понял. Видно, от усталости голова совсем перестала соображать.

— Иди ты лесом, — ответил я.

— Зря торопишься, — зачастил Пасюков, — подумай, я плохого не предложу. На кону твоя жизнь, понимаешь? Взамен я прошу, чтобы вы отпустили меня. Уйду в лес, и больше вы обо мне не услышите. Хорошая сделка, верно?