— Моя жизнь, она и так моя, — сказал я. — А твоей мне и даром не надо. Тем более, она теперь не твоя. Суд разберётся, как с ней поступить.

— Тут мы с тобой похожи, — ответил Пасюк. — Помнишь, я тоже вынес тебе приговор? Значит, твоя жизнь стала моей. В сущности — ты покойник, и рано или поздно до тебя доберутся. Ты пока не знаешь, как это будет: нож в сердце или кирпич по темечку. Я сам не знаю, кто и как исполнит мой приговор. Помнишь Сыча? Вот то-то! Ты давно должен был помереть, да друзья у тебя непростые, сначала в лесу спрятали, а потом ты прямо из-под виселицы исхитрился улизнуть — везунчик. Насколько я тебя понял, ты не захочешь всю жизнь оглядываться. Жить, оглядываясь, не очень весёлое занятие, так? А я могу отменить приговор, и, даже, рассказать, что на самом деле в смерти Корнила и Суслика твоей вины нет. Сумеешь повлиять на решение суда? Тогда и я отплачу тем же.

— Он бредит? — спросил я у Степана.

— Не то чтобы совсем, — помявшись, ответил Белов. — Скорее, немного преувеличивает. Ты не волнуйся, мы с этим разберёмся. Если что, из каждого пасюка душу вытрясем… В конце концов, я двадцать лет так живу — и ничего, свыкся. А за тобой мы приглядим. Если кто посмеет хоть пальцем тронуть, мы того, как клопа, раздавим.

— Ага, — сказал Партизан, — все слышат? Глухих нету? Если кто его заденет, я сам, своими руками удавлю того гада. Убью медленно и больно!

— Спасибо, что успокоили, — поблагодарил я. — Так что, может, отправите его в лес?

— Понимаешь… — Клыков смущённо разглядывал свои сапоги. — Мы не звери, но Пасюков должен умереть. А, возможно, и не он один. Чтобы даже мысли ни у кого не появилось ещё раз попробовать. Потому что если они ещё раз попытаются, может сложиться так, что придётся валить их всех, без оглядки на виноватость.

— Понятно, — сказал я. — Видишь, Пасюк, ты должен умереть. Извини…

— Так я и думал, — спокойно, словно ничего другого и не ожидал, ответил Пасюков. — И всё же, мы с тобой должны закончить наши дела. Я вызываю тебя на поединок. Ведь ты не откажешься? Или струсишь?

Я бы посмеялся, но сегодня грустный день. Я устроил штурм Посёлка; я дрался с гигантской сколопендрой; до этого я убил Сашу — врага, которого считал другом; я воскресил Партизана, которого раньше чуть не казнил. А ещё… много чего ещё. Иному с лихвой на две жизни хватит, да и мне уже достаточно.

— Степан, — спросил я. — Я не обязан это делать?

— Жизнь твоя, — ответил Белов, — тебе и решать. Будет полезно, если ты его прикончишь. Прямо здесь и прямо сейчас, чтобы народ видел.

— Зачем? — я удивился, потому что ожидал совсем другой ответ. Там, в лесу, Степан отговаривал меня от драки с Зубом, а теперь — наоборот.