– Хорошо.

Томас поцеловал запястье Анны и выпустил ее руку.

Она в тревоге смотрела, как Томас перебирается через стену сада.

Конечно, он вовсе не собирался искать себе партнера. Ему очень не нравилось обманывать Анну, но Джеймс совсем лишился рассудка, и этому следовало положить конец. Джеймс был одним из лучших, добрейших, храбрейших из всех людей, известных Томасу, но сейчас его терзали страшные сомнения. Это было ужасно. Если уж Джеймс сомневался в себе, то как бы чувствовал и вел себя он, робкий и неуверенный Томас, очутившись на месте друга?

Он обогнул квартал и вышел на пустынную Керзон-стрит, освещенную луной. Он твердо решил осуществить задуманное. Он найдет настоящего убийцу, даже если за это придется заплатить собственной жизнью.

– «Когда самые тяжелые дни миновали, я стал замечать, что в то время как все другие странности постепенно исчезают, это одно остается как было: всякий, кто подходил ко мне, делался похожим на Джо. Я открывал глаза среди ночи и в креслах у кровати видел Джо. Я открывал глаза среди дня и на диване у настежь открытого, занавешенного окна снова видел Джо, с трубкой в зубах. Я просил пить, и заботливая рука, подававшая мне прохладное питье, была рука Джо. Напившись, я откидывался на подушку, и лицо, склонявшееся ко мне с надеждой и лаской, было лицо Джо»[56].

Джеймс не знал, долго ли Корделия читала: он застыл, закрыв глаза и положив руку на лицо, изо всех сил пытался успокоиться и уснуть. Но сон не приходил. Это было невозможно. Он не в состоянии был перестать думать о Корделии, несмотря на то, что мог дотронуться до нее, лишь протянув руку. Он думал о том чувстве, которое она вызывала у него, вспоминал, каково это было – набрать пригоршню ее тяжелых шелковых волос, прижиматься к ней всем телом. Но он думал не только об этом – воспоминания обо всех минутах, часах и днях, проведенных вместе, мелькали в его мозгу, словно молнии, освещавшие тьму. Он видел вечера, проведенные за игрой в шахматы, видел, как они смеялись, обменивались понимающими взглядами, шепотом поверяли друг другу секреты. Браслет казался тяжелым, словно гиря. «Но ты же любишь Грейс, – шептал ему назойливый голос. – Ты знаешь, что это правда».

Джеймс приказал противному голоску замолчать, постарался подавить мысль о Грейс. При этом он испытал боль, какую испытывает человек, надавливая на синяк или место перелома. Он целовал Грейс совсем недавно, сегодня днем, но воспоминание об этом поцелуе потускнело, как старый пергамент, как впечатление, вызванное вчерашним сновидением. Боль пульсировала в голове, сдавливала виски; коварный голос хотел, чтобы он думал о Грейс, но Джеймс снова воспротивился.