В этот момент тишину разорвал страшный крик. Томас, не думая, не успев сообразить, куда и зачем бежит, бросился на крик – так приказывал ему инстинкт, выработанный годами тренировок. Он молился про себя о том, чтобы это была ссора между мужем и женой, или пьяная потасовка у паба, или кража – допустим, грабитель выхватил портфель у клерка…

Завернув за угол, он очутился на Синк-стрит и резко остановился. У крыльца одного из домов на снегу было распростерто тело женщины. Она лежала ничком, одежда ее была забрызгана кровью, седые волосы рассыпались. Томас огляделся, но никого поблизости не заметил. Он опустился на колени, приподнял тело, повернул голову, чтобы увидеть лицо…

Это была Лилиан Хайсмит. Он ее знал – все в Лондоне ее знали. Она была уважаемой фигурой, одной из «старейшин» Анклава, а кроме того, она была добра. У нее всегда были с собой полные карманы мятных леденцов, которые она раздавала детям. Томас вспомнил, как она угощала его конфетами, когда он был маленьким, как тонкая рука гладила его волосы.

На женщине было утреннее платье – видимо, она не собиралась выходить на улицу. Ткань была разрезана, из многочисленных ран текла кровь. На губах несчастной появились кровавые пузыри, и тогда Томас понял, что она еще жива. Трясущейся рукой он вытащил из кармана стило, начал с лихорадочной быстротой чертить на коже Лилиан иратце. Руны на мгновение вспыхивали и сразу гасли, исчезали, подобно камню, брошенному в озеро.

Сейчас Томасу отчаянно хотелось, чтобы тот патруль вернулся. Он встретил этих людей в нескольких кварталах отсюда. Как они могли не заметить убийцу?

Ресницы Лилиан Хайсмит дрогнули, она вцепилась в лацкан пальто Томаса и покачала головой, словно говоря: «Довольно. Это бесполезно».

У него перехватило дыхание.

– Мисс Хайсмит, – торопливо заговорил он. – Вы не узнаете меня? Я Томас, Томас Лайтвуд. Кто это сделал?

Женщина с неожиданной силой притянула его к себе и прошептала:

– Это он. Но он умер, погиб во цвете лет. Его жена… она плакала и плакала. Я помню ее слезы. – Она посмотрела прямо в глаза Томасу. – Возможно, в ином мире не будет ни прощения, ни воздаяния.

Пальцы ее разжались, руки скользнули по пальто Томаса, оставляя кровавые следы. А потом свет в ее глазах погас навсегда.

Ошеломленный Томас осторожно положил обмякшее тело на снег. Он совершенно растерялся и не знал, что делать. Может быть, внести ее в дом? Сейчас появятся прохожие, а она не защищена гламором; простые люди не должны видеть ее тело. А что, если нельзя трогать убитую? Вдруг это помешает расследованию?