Светлый фон

У Томаса закружилась голова. Неужели это правда, неужели Алистер сейчас сказал про него: «Я подумал: какой он стал красивый»? Алистер, самый прекрасный мужчина на земле, само совершенство?

– Может, и нет, – пробормотал он. – Я имею в виду, насчет меня.

Алистер поморгал.

– Выражайся яснее, Лайтвуд! – раздраженно воскликнул он. – Что ты имеешь в виду?

– Это, – ответил Томас, наклонился и поцеловал Алистера в губы.

Это был быстрый поцелуй – Томас никогда не целовался прежде, если не считать одного неловкого эпизода в темном углу таверны «Дьявол». Он заметил, что зрачки у Алистера стали огромными; Томас неуверенно отстранился, но Алистер крепко вцепился в его рубашку. Он опустился на матрас рядом с Томасом, и теперь они смотрели друг другу прямо в глаза.

– Томас… – начал Алистер. Голос его дрожал, и Томас надеялся, что это волнение как-то связано с ним, Томасом. Внезапно Алистер выпустил рубашку Томаса и отвернулся.

– Представь себе, – прошептал Томас. – Представь, что мы не учились вместе в Академии. Между нами ничего не произошло, мы впервые встретились в Париже. А сегодня – во второй раз.

Алистер ничего не ответил. С такого близкого расстояния Томас мог разглядеть серые крапинки на его темных радужных оболочках, подобные тонким прожилкам на черном мраморе. А потом Алистер улыбнулся, и в этой улыбке Томас уловил тень прежнего высокомерия, коварное выражение, которое он помнил еще со школы. Тогда при виде улыбки Алистера сердце его тоскливо сжималось, но сейчас оно готово было выпрыгнуть из груди от счастья.

– Чтоб тебе пропасть, Томас, – сказал Алистер таким тоном, каким говорит человек, смирившийся с неизбежным. Но слышалось в его голосе и что-то еще – какие-то жестокие, отчаянные и вместе с тем приятные Томасу нотки.

Мгновение спустя он обнял Томаса и привлек его к себе. Томас чувствовал себя неловко и в то же время дрожал от предвкушения чего-то нового, волнующего, восхитительного. Он закрыл глаза, будучи не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, и в этот миг губы Алистера осторожно коснулись его губ. Томасу показалось, что он взмыл в небеса и летит как птица – он даже представить себе не мог до сегодняшнего дня, что такое возможно. Он чувствовал прикосновение нежных губ Алистера, жар его дыхания, трепет его тела. Неужели это происходит между ним и Алистером Карстерсом?

Нет, он не знал прежде, что так бывает с людьми. Он слышал негромкий стон Алистера; чужие руки ласкали его, Томаса, грудь и плечи, торопливо, жадно, страстно, как будто Алистер долго мечтал об этом дне. Он коснулся губами шеи возлюбленного в том месте, где билась жилка. В голове у Томаса осталась только одна мысль: ради такого стоило угодить в тюрьму по подозрению в убийстве.