• Анита Пресвитер – о леденящих душу нерасследованных преступлениях (надругательства над детьми, сатанинские жертвоприношения)

• Аманда Пэр – о том, как ревнивая жена зарубила своего неверного мужа топором

• Джилли Свинни – о том, как злодей-хирург незаметно убил пациента во время операции

• Лола Сикретт – о том, как красивой терпеливой девушке приходится уживаться с неуравновешенной матерью, переживающей климакс

• Тамсин Сикретт – о том, как мудрая мать безуспешно пытается воспитывать непрокую истеричную дочку

• Аннабель Стерлинг – о том, как белая женщина, угодившая в сексуальное рабство в Северной Африке, впервые участвовала в садомазохистских игрищах

• Цецилия Фокс – о том, как начищали кухонную плиту.

Он на своем горьком опыте успел убедиться, что не следует вступать с ними в близкие человеческие отношения. Когда-то давным-давно, воцарившись в фургончике, он – как, пожалуй, и многие бы на его месте – вообразил, что в теплом этом уединении будут совершаться тайные свидания, любовные игры и, наконец, близость; в душные же летние ночи можно потягивать с какой-нибудь гостьей красное винцо и разгуливать по комнатке в природном виде. Оттого-то он, особо не таясь, разглядывал своих учениц самым внимательным образом: оценивал размеры бюста, восхищался точеностью лодыжек, сопоставлял достоинства скромных розовых губок с бесстыжестью и сочностью больших красных губ и со страстной грубоватостью других губ, вовсе не знавших помады. Парочку раз посчастливилось ему найти опытных и неутомимых любовниц, несколько раз пережил он и неудачи, резкие, как пощечины. Однажды он сам стал объектом горестных воздыханий: в ночные часы дама, поеживаясь от холода, дежурила у его калитки, а иногда и дико заглядывала в его оконце.

Нечего удивляться тому, что начинающие литераторы сразу же решили сделать его персонажем своих сочинений. Время спустя в рассказах, которые разбирали на занятиях, стали появляться все более и более тщательные описания его постельного белья, плиты и шума, с каким ветер наваливался на стены фургончика. То и дело, словно соревнуясь в достоверности, появлялись из-под их пера изображения его обнаженного тела. У «бессердечного мерзавца» или у «жалкого слюнтяя» (в зависимости от воззрений авторши) на груди проступали заросли, проволочки, мягкий лисий подшерсток или щетинисто-рыжеватая, словно собачья, шерсть. Вслед за несколькими описаниями «яростного проникновения» и «лобковых соударений» наступил спад – как в личной жизни, так и в искусстве. Джек прекратил даже изредка приглашать на свой раскладной диван женщин из семинара, перестал даже время от времени разговаривать с ними по отдельности или выделять какую-то среди прочих. Тема секса в фургончике была исчерпана и больше не возникала. Девушка, дежурившая у калитки, перешла в студию керамики и, перенеся свои привязанности на другой объект, предалась изготовлению декоративных подставок в виде коренастых дорических колонн; на обжиг они уходили в потеках белесой глазури. Когда легенды о похождениях Джека выдохлись, он сделался для учеников таинственным и авторитетным, к собственному удовольствию. По воскресеньям к нему наведывалась барменша из паба «Парик и перья». Он не сумел бы изобразить в слове ее продолжительные оргазмы, в которых причудливо чередовались стаккато и легато. Эта беспомощность слова раззадоривала его, наполняла ребячьим восторгом.