Честно говоря, он как-то, правда безуспешно, пытался пристроить пару рассказов, которые написал на основе исповедальных творений своих учеников. Члены студии подносили ему свои души на девственно-чистых блюдах, будто влажных раскрывшихся устриц; он видел их страхи, избитые мысли, несуразные фантазии, мстительность и злопыхательство. Увы, не дано им, ученикам, писать: их литературные откровения – грубые и незрелые. Ему же, преподавателю, неизвестна технология, с помощью которой можно спрясть из их соломы золотые нити, превратить кровавые оковалки в изысканное кушанье. И все-таки он продолжал честно заниматься с ними, хотя и без особой охоты. От чего он получал удовольствие, так это от писательства. Ничто на свете не приносило ему такой радости: ни вкусная еда, ни выпивка, ни близость с женщиной, ни чистый воздух, ни теплое жилье. Целыми днями он писал и писал, исправляя написанное, у себя в фургончике. Сейчас он перерабатывал свой пятый роман. «Наглеца», первую книгу, он написал на одном дыхании, едва окончив школу. И первое же издательство с радостью сцапало его творение. А иного он и не ждал. (Точнее, это был один из двух сценариев, которые он проигрывал в юношеском воображении: либо немедленное признание, либо долгий, тернистый путь к славе. Когда грянул первый успех, в ослеплении ему показалось, что путь к славе краток.)

Он не стал учиться в университете или осваивать какое-нибудь ремесло. Ведь он уже состоялся как писатель. Однако его второй роман, «Улыбка к улыбке», разошелся лишь в шестистах экземплярах, да и то по сниженной цене. Третья и четвертая книги, в оберточной бумаге, с множеством почтовых клейм, хранились у него в жестяном сундучке, хотя периодически оттуда извлекались, для переработки… Литературного агента он не имел.

Занятия начинались в сентябре и заканчивались в марте. Летом Джек подрабатывал, где мог, – на турбазах солнечных островов, на литературных фестивалях. И осенью не без приятного чувства вновь входил к ученикам. Хотя Джек по-прежнему считал себя вольным, неприрученным, он был покорен привычке. Ему нравилось, когда все происходило в свой срок и свой черед. Больше половины учеников в каждой группе – примерно с десяток – составляли преданный костяк. Оставшаяся половина – новички, готовые рыть землю. Правда, дольше чем на полгода они обычно не задерживались, уходили – обиженные снисходительностью более опытных товарищей, утомленные домашними неурядицами, замученные собственной апатией; кое-кто перебегал в другие студии или кружки. Под высокими церковными сводами досугового центра всегда царил полумрак, в щели старинных окон и дверей пробирались сквозняки. Члены студии обзавелись масляными обогревателями и торшерами витражной расцветки. Под этот приветный свет сдвигались в круг старинные церковные стулья.