Вода сияла изнутри, снизу – я такое видел один раз в кино, когда какой-то космический корабль выходил из тени планеты в разгорающееся зарево ускоренного пленкой восхода. Можете себе такое представить? Заря обетования перед тем, как ты ныряешь в свет? А теперь переделайте это чудо в фотонегатив абсолютной тьмы. Не отсутствия света, хотя это, конечно, тоже, а обещание, что когда эта тьма, наконец, настанет, свет не вернется уже никогда.
И вот над этой тьмой мириады световых искр роились, как звезды, а дальше, над ними, был лед – лед на песке, на камне, лед гнул вниз ветви деревьев и прибивал к земле кусты и траву. Потом до меня дошло, что блеск на поверхности воды тоже был лед – стерильное отражение луны.
Прибой мертвой жизни окаймлял воду – мелкая рыба, лягушки, водоросли, тростник, пресноводные креветки, насекомые, парочка раков. Все обитатели озерца извергнуты вон и брошены умирать.
И все это за какую-то пару минут.
Я опустил девушку наземь, подобрал слабо трепыхающуюся рыбу и кинул ее обратно, в воду, в не затвердевший пока лед. Мгновение спустя волна выбросила замороженный труп обратно на берег.
Источник был бесплоден, как обратная сторона луны, и древен, как эта страна до начала жизни. И в нем крылась еще большая угроза: я сам стану таким же стерильным и безжизненным, как предвечные атомы, образовавшие мое тело, если рискну подойти хоть на шаг ближе.
Ощущение чуда никуда не делось, но само чудо обратилось ужасом, мраком. То было чудо беснующегося огня, кислотных ожогов, осознания конца – жизни отвергнутой и уничтоженной.
Как в тумане я снова взял девушку на руки. Я убил ее, и она заслуживала лучшего, чем похороны
Два
У меня ушло три дня на то, чтобы добраться до шоссе.
Я уехал в ту же ночь, еще до зари. Снял лагерь, свернул палатку, собрал пожитки в багажник «тойоты», потом сел и еще раз задумался о том, что собирался сделать.
Сразу за кабиной в «тойоте» был большой короб из гальванизированной стали в полсантиметра толщиной и шириной на весь кузов – для оружия и патронов, на двух тяжелых медных замках с разными ключами к каждому.
Я решил уехать, собственно, только когда обнаружил, что тело девушки идеально ложится в отделение для ружей. Я сунул ей под голову подушку, постоял несколько секунд, созерцая сумеречный отсвет ее кожи и волос в гаснущем лунном сиянии, укрыл одеялом и запер сундук.
Часы на панели показывали 4:17 утра, когда я лег на южный курс и двинулся через каменистую, поросшую низким кустарником равнину. Гравий стрелял из-под шин и гулко бился о раму. Пятьсот тридцать километров; первая треть – по пересеченной местности, остальное – по грунтовкам, где машина проходит хорошо если раз в месяц.