– По-моему, сейчас не время, Дерек.

– Ей уже восемь, Джен. Уже пора знать.

Мамины глаза наполнились слезами.

– Нет, – прошептала она. – Не сейчас.

Папа прикрыл ее кисть своей ладонью. Я поерзала на стуле. Мне не нравилось, когда родители прикасались друг к другу или целовались. То же, думаю, чувствуют все дети. Что-то в этом… неправильное.

– Пожалуйста.

– Хорошо. Не сегодня.

Мама кивнула и поднесла ко рту чашку с кофе, а я смотрела на яичницу у себя на тарелке и пыталась понять, о чем они собираются мне сказать.

После этого я попросила разрешения уйти, и они разрешили, и я убежала к себе в спальню к своим бедным мертвым куклам.

В ту ночь мама снова пришла в мою спальню, низко склонилась ко мне, ее платье шуршало. Я лицом чувствовала ее дыхание.

– Это была не моя вина, – прошептала она. От нее пахло гвоздикой и чем-то еще… чем-то кислым. Я сделала над собой усилие, чтобы не наморщить нос. Я не хотела показать ей, что не сплю. Она постояла еще минуту-другую, просто глядя на меня, затем выпрямилась и повернулась, собираясь уйти.

У двери она остановилась.

– Я знаю, что ты не спишь, Нонни. Ты всегда не спишь.

Я молчала.

Она подождала еще и ушла. Я почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачу, только не знала почему.

Папа по-прежнему хотел что-то сказать мне… не знаю что. А мама повторяла: нет, не сейчас. Так было, когда мне было десять лет, и когда одиннадцать… и даже когда пошел двенадцатый, она умоляла папу не говорить мне. Он вздыхал, затем кивал. Я знала: он не хотел огорчать ее.

Потом я уже настолько повзрослела, что могла бы спросить у родителей порознь. Я не могла больше ждать, когда они мне скажут. Но я стала немного упрямой, так я думаю. Если они уже несколько лет хотят что-то мне сказать, хотят обсудить со мной что-то существенное, пусть они скажут и обсудят. Я не собиралась поднимать этот вопрос. Нет.

Мама продолжала приходить по ночам ко мне в спальню, и я думала, что, вероятно, родители родителей тоже так поступали… смотрели на них, когда они спали. Я хотела расспросить об этом своих одноклассников, но теперь у меня не было хороших друзей. Я была слишком застенчива, слишком нерешительна, чтобы спросить, можно ли присоединиться к их компании, поэтому большей частью я держалась особняком и за играми других детей наблюдала со стороны.

Однажды новенькая в нашей школе девочка спросила меня, не хочу ли я сесть с нею во время ленча, и я просто уставилась на нее. Я хотела, но я не знала, что сказать. Она подождала с минуту, пожала плечами, отвернулась и больше не пыталась со мной заговаривать. Мне было немного грустно, и я хотела поговорить об этом с мамой, но опять-таки не знала, что сказать.