Однако в тот день я рассказала мертвым куклам об однокласснице, с которой могла бы подружиться. Они выслушали меня молча. Разумеется.

После этого случая с новенькой девочкой я, наверно, обрела репутацию сноба или человека, который не снисходит до разговора с людьми, стоящими ниже на социальной лестнице, но я не была такой. Я просто не знала, что и как сказать. Я могла поговорить со своими мертвыми куклами, но не с живыми детьми своего возраста.

Я общалась только с одноклассниками, если, разумеется, не считать домашних. Родители были люди не слишком общительные. Не помню ни единого случая, чтобы к нам пришли их друзья или соседи, и никто на нашей улице не приглашал нас летом на шашлыки или на вечеринки у бассейна. Иногда я становилась у окна своей спальни и смотрела через улицу на собравшихся там людей… дети бегали вокруг родителей со своими и чужими собаками, мамы и папы стояли со стаканами холодного пива или содовой, до меня доносились смех и крики. Кто-то бренчал на гитаре. Мне казалось, что вот это настоящее веселье, и хотелось, чтобы нас тоже пригласили. Но нас не приглашали никогда. И я стояла у себя в комнате, слушая приглушенный смех, доносившийся с улицы, а в нашем доме только однообразно тикали часы в гостиной.

Почему-то считалось, что мне следует дарить кукол. В двенадцать лет я уже считала себя слишком взрослой для них, и когда бабушка подарила мне очередную куклу, я вежливо поблагодарила ее и сразу убрала подарок в стенной шкаф. Я уже знала, что случится дальше. У Элизабет с новым номером появятся синие пятна, она умрет, и этим все кончится. Мне всегда нравилось объявлять родителям о предстоящей смерти куклы… Я чувствовала, что должна им сообщать. Не знаю почему.

Столько раз отец начинал было мне что-то говорить, но мама безмолвно умоляла его остановиться, и он замолкал и просто смотрел на меня, качая головой. Теперь он приезжал с работы позже прежнего, и мы виделись с ним мало, и часто к тому времени, когда он появлялся дома, я уже была в кровати. Вот так это и продолжалось до моего четырнадцатого дня рождения, когда я забеременела, а отец как-то вечером уехал из дома и больше не вернулся.

Мама сказала, что эти события не связаны между собой, но это было не так. Они должны были быть связаны. Отец не мог смириться с мыслью, что его маленькую девочку трахнул какой-то парень из школы, который был хорош собой только наполовину и который поговорил с нею несколько раз, а потом сказал, что хочет показать ей нечто после уроков. И показал. Он и два его приятеля. Они знали, что я молчунья, что никому не скажу о том, что было. И они оказались правы. Я по-прежнему была выше большинства девочек, но у меня уже появилась женская фигура. Я всегда одевалась в мешковатые платья, не хотела, чтобы все видели появившиеся у меня груди. Но, наверно, эти ребята знали.