Я посадил его на середину заднего сиденья, чтобы он смог смотреть вперед, сколько ему будет угодно, а потом сел сам и тут же завел машину.

— Разве Бену может быть девятнадцать? — спросила Шэннон.

Мы были припаркованы параллельно движению. Я, не отрываясь, смотрел в боковое зеркало: когда же откроется просвет между машинами? Следуя совету Бена — насколько мне известно, он еще никогда не ошибался, — я все ей рассказал.

— Ему не девятнадцать, — начал я. — Ему сорок семь.

Я протиснулся между другими машинами.

В определенном смысле очень удобно говорить правду, сидя за рулем. От меня не ждали, что я буду смотреть собеседнику в глаза; можно было разговаривать короткими фразами, словно передавая телеграммы. И она вряд ли стала бы спорить со мной, прерывать меня или задавать вопросы, пока я собирался каким-то невероятным образом повернуть налево, пересекая идущий навстречу поток. Минус же был в том, что, пока мы не приехали домой, я понятия не имел, как она относится к моим словам. Я выключил двигатель и взглянул на нее. Вы, наверное, подумаете, что она просто отказалась мне верить, и точка, но Шэннон была не такой. Не была она и какой-нибудь чокнутой, которая поверила бы в любую чушь просто потому, что любила меня.

— Ну, ладно, — сказала она. — Я хочу разобраться в этом.

Она повернулась к Бену и посмотрела на него через прутья решетки. У малыша Бенни были секреты от его подружки Шэннон? Он ответил на ее взгляд. Черт побери. Откуда мне знать? Может, у них и правда была какая-то особая связь.

* * *

Было еще рано, и Шэннон заставила меня раскопать медицинские документы Бена. Пока я готовил завтрак, она позвонила всем докторам, у которых он бывал. Второй уже умер, а третий, похоже, уехал из города. Она записала Бенджамина ко всем остальным, и целый день у него оказался забит с утра до вечера. Интересно, осознавал ли он это, когда посоветовал мне рассказать ей правду. Я-то на такое не рассчитывал. Я проверил счет на кредитке, и мы отправились в путь.

У меня неплохо получалось рассказывать эту историю сжато. Сцену с молитвой я опустил целиком: встреч со священниками нам не предстояло, нас ждали одни ученые. Просто невероятно, сколько было среди этих недоверчивых ветеринаров тех, что помнили Бена. И особенно всех поражало, что у него нет зубного камня. Но тем не менее они единогласно исключили возможность того, что кот прожил сорок семь лет, и отрицали, что это может быть то же самое животное, несмотря на все видимое сходство. Один так вообще разозлился. Будто мне была какая-то радость от того, что я заплатил бешеные деньги за десять минут его времени, в течение которых рассказал ему историю, в которую он никогда не поверит. Он что, идиот? Не видит, что я сделал это ради любви? Но по большей части ветеринары были любезны; они бросали взгляды на Шэннон, словно спрашивая: Вы тоже ненормальная? Может, вам отправить его к врачу? А Шэннон просто нужны были факты. Она внимательно просмотрела все записи о прекрасном здоровье Бена, за исключением тех, что оставил рассерженный ветеринар: он выгнал нас из кабинета раньше, чем она успела взглянуть на документы.