Вор облегченно выдохнул, бережно поставил поднос на пол и, достав из-за пазухи скомканный фартук, протер им взмокший лоб. Теперь он понимал, отчего повар потел, как загнанная лошадь – даже здесь, вдали от печей, воздух оставался непривычно горячим и душным. Что творилось на самой кухне, не хотелось даже представлять, однако Лестера все равно передернуло.
Расправив ком белой ткани, он брезгливо поморщился. Измятый фартук запросто мог поспорить разнообразием цветов с палитрой художника. Почти весь его покрывали застарелые пятна от томата, зелени и Судья знает, чего еще. Лестеру даже показалось, что пара из этих следов – от засохших соплей. Он с отвращением покосился на блюдо с исходящей паром свининой. Если до этого в его голове блуждала мыль о том, чтобы полакомиться ужином Корди, то теперь решительности поубавилось. Кто знает, какой сюрприз мог оставить в тарелке раздосадованный повар?
4.
К лестнице, ведущей в подвальный этаж, Лестер добрался быстро и без приключений. Примитивная маскировка в виде грязного фартука и подноса с едой сделали его практически невидимым для людей Корди. Те немногие, кто попадался ему на пути, просто пробегали мимо, обращая на прислугу не больше внимания, чем на пыль под ногами. Охранника перед спуском, о котором упоминал Велфорд, видно не было. Вместо себя он оставил потертый табурет и опрокинутую кружку в луже пролитого пива. Что ж, еще одной проблемой меньше.
В коридорах нижнего уровня царил полумрак и непривычное спокойствие. Шум, доносившийся из общего зала и с кухни, едва пробивался сквозь массивные перекрытия и десяток стен, так что теперь Лестер мог полностью положиться на собственный слух и легкую походку. Вор остановился и перевел дух, чувствуя, как тяжелые капельки пота стекают по его лбу и щекам. С момента, когда он поднялся со стула, прошло не больше десяти минут, но по ощущениям он провел в коридорах Арены не меньше целого часа.
Лестер славился своими кражами из домов. Он мог без усилий забраться на любую стену, влезть в любое окно и обшарить комнату, не разбудив хозяев. Даже Велфорд считал его одним из лучших представителей профессии. Однако Акробату еще ни разу не приходилось работать в открытую, и это отбирало кучу нервов и сил. Стоило только эйфории схлынуть, как он почувствовал себя измотанным и разбитым, хоть и не успел сделать ничего особенного. Поднос в его руках ощутимо прибавил в весе, а ноги мягко напомнили о важности отдыха легкой дрожью. Положение усугублялось и тем, что он совершенно не помнил, куда идти дальше.