Но в конечном счёте организм справляется с инфекцией. Вырабатывает иммунитет. Учится на своих ошибках. Действительно, зачем решать проблему топорно: лучше позволить проблеме побегать по Харлеру ещё пару недель, а затем погибнуть от руки Ликориса. И план был бы чудесен, если б не Коул и не тварь, порождённая им, которой плевать на количество жертв и изменения, возникающие из-за них. Она стремилась уничтожить меня, но тем самым создавала ещё больше жертв, ещё больше поводов для своего существования…

Парадокс, вопиющий и аномальный.

В одном страж прав: моя смерть в назначенный час решит все проблемы. Ведь каждое изменение во времени порождает новый вариант развития событий, который мгновенно замещает предыдущий. Если я умру, это моментально очистит весь океан: новая реальность заменит старую, исчезнут все последствия моей «жизни после смерти», и не будет всей этой тьмы, позволяющей стражу существовать, позволяющей ему управлять другими людьми…

– В конце концов я понял, что ты выживешь, лишь если отправишься на Эмайн. Я не хотел говорить твоей матери смертоносную правду, но иначе она ни за что не отпустила бы тебя. Она требовала рассказать ей всё. Каждый раз. – Сид прикрывает глаза. – Я искал выход, который позволит обойтись без жертв, но с каждой новой попыткой жертв становилось только больше.

Я смотрю на призрачные черты Коула. Вспоминаю того мальчика-сида, который не знал слова «отель», для которого наш мир был непонятным и чужим… лишь теперь понимая, как он изменился в сравнении с тем, каким помнила его я – живая, изначальная я. Сколько он прожил после моей смерти, прежде чем застрял в безвременье? Пять лет? Десять? Лицо осталось прежним, только волосы отросли; но вот глаза, в которых видны все прокрученные витки, приводившие к моей гибели, вся вечность, проведённая в безвременье… И эта вечность, что он провёл здесь, наблюдая за людьми, сделала его таким непохожим на то, каким должен быть представитель Дивного Народа, таким человечным…

– Почему ты не сказал мне? – Я касаюсь его ладони. Ощущения кажутся приглушёнными, точно пальцы облекает бархат тонких перчаток, но я всё же чувствую: даже полупрозрачная, на ощупь его рука сухая и тёплая. Это успокаивает – то, что я ещё могу его коснуться. – Почему не сказал раньше, что мы… что я не из-за тебя… – Я перевожу дыхание, пытаясь понять, какая из моих мыслей настойчивее прочих просится быть высказанной вслух. – Ты не мог сказать всего, но ты мог сообщить мне то же, что маме, когда пришёл к ней впервые.