И, сделав в воздухе что-то наподобие петли, оставив сияющий след, который растаял сразу после того, как появился, вылетела в окно.

Шляпс не любил сентиментальностей и собирался спуститься вниз, но не выдержал. Он выглянул в окно, чтобы посмотреть вслед улетающей, возможно, исчезающей навсегда жизни.

Но его ожидало нечто большее.

— Ого, — только и сказал он, высунув голову из окна еще больше, как осмелевшая черепаха. — Ого.

Белый Грым рыжее ухо слыл очень сдержанным по кошачьим меркам котом — он редко истошно мяукал, редко наглел, редко царапал мебель и хозяина. Большее время кот проводил словно бы в астрале, как астроном, поймавший особую связь с космосом и оставивший все остальные бренные земные заботы позади, хотя их, конечно, никто не отменял.

Поэтому, когда кот запрыгнул на подоконник, уперся мордой в стекло и истошно замяукал, превратившись в кошачью сирену, Шизанте, до того спокойно пивший чай, напрягся. Сначала волшебник предположил, что это ненадолго, и коту надо повалять дурака, но Грым не думал останавливаться, мяукая все громче и громче.

Наконец, Шизанте не выдержал, встал, поправил свой обклеенный газетами халат, отложил булку, принесенную недавними гостями, всунул ноги в здоровенные мягкие тапочки и подошел к окну, тут же решив обезвредить орущую бомбу.

— Ну и чего ты? — он погладил Грыма. — Что там такого особенного увидел?

Кот ответил, как ему полагается, громким «мяу!».

Шизанте вздохнул, посмотрел в окно и тоже резко захотел замяукать.

— А, теперь понятно, что с тобой случилось. Красиво, не поспоришь. Ну, можешь ты помолчать или нет! Я ведь все теперь тоже увидел.

Ночью жители Хрусталии наслаждались невероятным явлением, охали и ахали, прилипая взглядом к происходящему. В темной ночи небо внезапно вспыхнуло сотнями маленьких призрачно-зеленых огоньков, которые тучей неслись по городу, мерцая и источая нежнейший свет, словно бы празднующие чей-то день рождения светлячки.

Точки пролетали меж домов, озаряя небесное полотно и сверкающие кирпичи. Спящий город превратился в маяк, светящий призрачно-зеленым непонятно для кого, стоявший словно бы на границе двух реальностей, которые такой волшебной ночью слились воедино, переплелись, и теперь призрачно-зеленому свету нужно было найти дорогу домой.

Из маленького, кривого дома Омлетте́ вверх вспорхнула еще одна точечка, присоединившись к процессии.

Жизнь продолжила свой путь через ночь, спотыкаясь о заявившие о своих правах тягучие сны, прорезала мрак завораживающим потусторонним светом и летела, летела, летела — в никуда, в никогда и в незачем, чтобы рано или поздно погаснуть, вновь вернувшись в настоящее.