Между автомобилями появляется высокий, слегка седеющий мужчина. Он идет пружинистым шагом, будто на параде. Все расступаются перед ним, а мы с лейтенантом киваем, догадываясь, кто перед нами.
– Приветствую вас и прошу прощения за опоздание. Я полковник Эван Гарсия, – говорит он на чистом рамманском. – С кем имею честь?
– Лейтенант Марсель Остин, командир форпоста Дисторсия.
– Старший капрал Маркус Трент.
– Прошу за мной.
Мы минуем заграждение, потом несколько других машин и групп солдат. Часть их одета так же, как уготовившие нам не слишком любезный прием часовые, часть отличается военной выправкой, как их командир. Вероятно, последние – отряд наемников, что-то вроде элитной гвардии. На холмах лежат снайперы и обслуга пулеметов.
Командир партизан ведет нас в свою палатку. Сев за туристический столик, он показывает на стулья напротив. На столе лежит карта, которую он складывает и придавливает камнем, а затем говорит несколько слов по-ремаркски стоящим на посту солдатам. Все выходят, а один вскоре возвращается с чайником и тремя чашками.
– Угощайтесь, господа.
– Спасибо, с удовольствием, – отвечает Остин.
Я наливаю лейтенанту и себе. Руки все еще дрожат, но на стол не проливается ни капли. Настой оказывается сладким, как обычно в этих краях.
– Итак, господин лейтенант, вы командир этой базы?
– Да, господин полковник. Я командую форпостом Дисторсия.
– Любопытное название, поздравляю. Пока вы сюда ехали, мы оценили ваши силы. По расчетам выходит, что персонал составляет около ста человек, это полная рота пехоты МСАРР. Могу я поинтересоваться, где ваш капитан?
– Капитана нет в живых. Я взял его обязанности на себя.
– Понимаю, – он слегка улыбается. – Сколько у вас осталось, лейтенант?
– Мы оба знаем, что этого я вам сообщить не могу. Мне хотелось бы поговорить кое о чем другом. На территории нашей базы находятся около двадцати взрослых гражданских и пятьдесят детей.
– То есть остальные жители Кумиша?
– Да, это жители Кумиша.
– Как я понимаю, те, кого вы не успели перебить? – Он пронизывает нас стальным взглядом. – Если хотите превратить их в живой щит, вынужден вас разочаровать. Их жизнь ничего для меня не значит. Я не питаю особой любви к армаям, а в особенности к их женщинам и детям.
Мы отставляем чашки. Чай внезапно перестает казаться вкусным.