Я впервые вижу, что лейтенанту Остину страшно. Он нервно сплетает пальцы и опускает взгляд. Похоже, именно в этот момент его сломал полковник Гарсия, который на самом деле никакой не полковник. Дезертир из ремаркской армии, в которой он служил в звании лейтенанта, в своем безумии оказался близок к истине – настолько, насколько возможно, ибо, чтобы познать истину, нужно умереть, а Эван Гарсия мертв.

Ни я, ни он не боимся смерти, в отличие от лейтенанта Марселя Остина, который, несмотря на все свое мужество, продолжает ее бояться. Именно потому он сочинил историю, которая должна была дать ему шанс выжить. Ему и его солдатам, за которых он чувствует ответственность. Мертвые чуют подобную ложь, так что полковник никак не мог ему поверить. У Остина не было никаких шансов.

Я везу лейтенанта обратно на базу, поглядывая через плечо на заднее сиденье «кераста», где с разнесенной вдребезги головой лежит Марсель Остин. Гарсия приставил ему ко лбу пистолет, сказал что-то по-ремаркски и нажал на спуск.

Я думал, что так же он поступит и со мной, но, свершив казнь, он тут же начал вести себя вполне дружелюбно. Спросив об условиях на базе, он предложил капитуляцию. В ответ на мои слова, что он только что убил того, с кем бы мог на эту тему поговорить, он лишь понимающе кивнул, а потом проводил меня до машины. Двое несли за нами тело Остина.

Я въезжаю на базу Дисторсия, но выхожу из машины не сразу. На лицах вышедших нам навстречу солдат виднеются обреченность и отчаяние. Янг приказывает Гаусу и Водяной Блохе, которые суетятся возле машины, отнести тело в холодильник. Баллард садится за руль и немного проезжает в сторону медсанчасти. Он всегда мыслит рационально.

Северин хочет что-то узнать о войсках повстанцев, но я мало что видел, а говорить мне тяжело, так что я лишь сообщаю, что полковник Гарсия пропустит колонну гражданских. Я иду в палатку и несколько раз сообщаю перепуганным армайкам, что они должны покинуть базу и что повстанцы не причинят им вреда, а затем оставляю кричащих женщин под опекой моих солдат, только что вернувшихся из медсанчасти. К ним бежит Ларс Норман, чтобы помочь навести порядок.

Я сажусь в своем любимом углу базы, откуда не видно, как уходят армаи. На секунду у меня возникает мысль, не убьют ли единственного мужчину в той группе – слово полковника не касается мужчин. И не изнасилуют ли партизаны тех женщин, что помоложе, а может, и всех. С трудом отвернув пробку бутылки, я делаю несколько глотков. Вода теплая и воняет тухлятиной, хотя лежала в тени ограждения.