На ее лице отобразился ужас, но ответила она спокойно:

— Я просто ем.

— Это ложное воспоминание.

— Я просто ем.

Он попытался заставить ее продолжать вспоминать о страшном событии, которое вот-вот должно было произойти. Но ему пришлось признать, что блок Азраила, скрывавший воспоминания, начал действовать с того момента, когда Джинджер бросилась к дверям гриль-кафе, до утра вторника, когда она поехала на восток, в Солт-Лейк-Сити. Со временем ему, возможно, удастся раздробить воспоминания на меньшие отрезки, но он уже добился многого.

По крайней мере, они совершили истинный прорыв. Он знал, что вечером в пятницу, 6 июля позапрошлого года, Джинджер увидела то, чего не должна была видеть. А когда увидела, ее наверняка заточили в номере мотеля «Транквилити» и начали сложную промывку мозгов, чтобы скрыть от нее воспоминание о событии и не допустить, чтобы эта информация распространилась по миру. Они работали с ней три дня — субботу, воскресенье, понедельник — и отпустили во вторник, с очищенными воспоминаниями.

Но Господи всемогущий, кем были эти всесильные чужаки? И что видела Джинджер?

2 Портленд, Орегон

2

Портленд, Орегон

В воскресенье, 5 января, Доминик Корвейсис вылетел в Портленд, где снял номер в отеле близ многоквартирного дома, в котором жил когда-то. Шел сильный дождь, было холодно.

Если не считать обеда в ресторане отеля, оставшиеся часы воскресного дня и вечера Доминик провел за столом у окна своего номера, глядя на залитый дождем город или изучая дорожные карты. Снова и снова он вызывал в памяти путешествие, которое совершил позапрошлым летом и собирался совершить еще раз, отправившись в дорогу завтра утром.

Он не сомневался — как и говорил Паркеру Фейну в Рождество, — что попал в какую-то опасную ситуацию здесь, на дороге, и воспоминание о ней (каким бы параноидальным это ни казалось) стерли из его сознания. Письмо от неизвестного корреспондента исключало любые другие выводы.

Два дня назад он получил третье письмо без обратного адреса, но проштемпелеванное в Нью-Йорке. И теперь, устав разглядывать карты и задумчиво всматриваться в орегонский дождь, Доминик достал конверт и принялся изучать его содержимое. На сей раз записки в письме не было — только две поляроидные фотографии.

Первая произвела на него менее сильное впечатление, хотя и заставила напрячься, неизвестно почему, — насколько Доминик знал, этот человек не имел к нему никакого отношения. Молодой, упитанный священник, с непокорными каштановыми волосами, веснушками и зелеными глазами, смотрел в камеру, сидя на стуле за небольшим письменным столом, рядом с ним стоял чемодан. Он сидел очень прямо, высоко держа голову, расправив плечи; руки безвольно лежали на сведенных коленях. Эта фотография взволновала Доминика: священник смотрел едва ли не взглядом мертвеца — безжизненным, незрячим. Священник был жив — об этом говорила напряженная поза, но в глазах сквозила пустота.