Позже Доминик привязал себя к кровати путами, которые подверглись значительному усовершенствованию после Рождества. Сначала он обмотал запястье марлей и закрепил ее скотчем — эта прокладка между веревкой и его кожей должна была предотвратить ссадины. Он больше не пользовался обычной веревкой, купил трехжильную нейлоновую, диаметром всего в четверть дюйма, но прочностью на разрыв в две тысячи шестьсот фунтов — изготовленную специально для скалолазов и альпинистов.

Ему пришлось поступить так, потому что ночью 28 декабря он перегрыз во сне свою веревку. Эта, альпинистская, была износостойкой, а перегрызть ее зубами было так же невозможно, как медный провод.

В ту ночь в Портленде он просыпался трижды, яростно борясь с привязью, обливаясь потом, тяжело дыша, и сердце его бешено колотилось под тяжестью страха: «Луна! Луна!»

3 Лас-Вегас, Невада

3

Лас-Вегас, Невада

На следующий день после Рождества Д’жоржа Монателла повезла Марси к доктору Луису Безанкуру. Осмотр девочки превратился в испытание, которое расстроило доктора, испугало Д’жоржу и смутило их обоих. С того момента, как Д’жоржа с дочкой вошли в приемную доктора, Марси не переставая плакала, визжала, выла, кричала: «Не хочу докторов. Они делают мне больно!»

В тех редких случаях, когда Марси плохо себя вела (очень редко), одного шлепка по попе обычно хватало, чтобы она пришла в себя и раскаялась. Но когда Д’жоржа попробовала применить этот метод теперь, эффект оказался противоположным: Марси закричала еще громче, заверещала еще пронзительнее, зарыдала еще сильнее.

Потребовалась помощь понимающей медсестры, чтобы провести визжащего ребенка из приемного покоя в смотровую. Д’жоржа к тому времени была не только подавлена, но и перепугана до смерти, настолько иррационально вела себя Марси. Доброго юмора доктора Безанкура и его умения обращаться с больными сейчас оказалось недостаточно, чтобы успокоить девочку, напротив, она испугалась еще сильнее и даже стала агрессивной. Марси отпрянула от доктора, когда он попытался к ней прикоснуться, закричала, ударила его, потом лягнула, и Д’жорже с сестрой пришлось удерживать ее. Когда доктор взял офтальмоскоп, чтобы проверить ее глаза, ужас Марси достиг высшей точки, и ее мочевой пузырь непроизвольно опорожнился — тревожное напоминание о таком же случае в день Рождества.

Неконтролируемое мочеиспускание ознаменовало резкую перемену в поведении Марси: она нахмурилась, замолчала, как и тогда, смертельно побледнела, объятая непрерывной дрожью. Пугающая отстраненность дочери снова навела Д’жоржу на мысль об аутизме.