— Вы на меня произвели очень сильное впечатление, — сказала Д’жоржа.

— Я? — удивленно переспросила Джинджер. Выждав, когда над ними пролетит на посадку одномоторный самолет, она сказала: — Я не сделала ничего особенного, только осмотрела Марси. Сложного лечения не требовалось: наложить два-три лейкопластыря, и все.

Они положили чемоданы в багажник машины Доминика, и Д’жоржа продолжила:

— Нет, вы произвели на меня впечатление. Молодая, красивая, женственная и в то же время настоящий доктор — такая умелая и находчивая. Я всегда считала, что родилась для того, чтобы коктейли разносить в баре, и во мне ничего больше нет, но после встречи с вами у меня внутри загорелся огонь. Позднее, когда Алан нас бросил, я не стала предаваться отчаянию. Я помнила о вас и решила добиться того, о чем раньше и думать не могла. В каком-то смысле вы изменили мою жизнь.

Захлопнув и заперев крышку багажника, Джинджер передала ключи Доминику, который уже усадил Марси в машину, и сказала:

— Д’жоржа, я польщена. Но вы приписываете мне слишком большие заслуги. Вы сами изменили свою жизнь.

— Дело было не в том, что вы тогда сделали, — сказала Д’жоржа. — А в том, кем вы были. Именно тем примером для подражания, который мне требовался.

Джинджер смущенно ответила:

— Господи боже, еще никто не называл меня примером для подражания! Милая, вы определенно преувеличиваете.

— Не слушайте ее, — сказал Доминик Д’жорже. — Она — лучший пример для подражания из всех, кого я видел. Ее застенчивый лепет — чистые шмонцы.

Джинджер Вайс со смехом повернулась к нему:

— Шмонцы?

Доминик усмехнулся:

— Моя работа — слушать и набираться ума. Услышав хорошее выражение, я пользуюсь им. Вы же не можете обвинять меня в том, что я делаю свою работу?

— Шмонцы, значит? — сказала Джинджер Вайс, изображая притворную ярость.

Продолжая усмехаться, писатель сказал:

— Если находишь что-то хорошее, грех им не воспользоваться.

В этот момент Д’жоржа поняла, что сердце Доминика Корвейсиса принадлежит другой и надо исключить его из своих романтических фантазий. Когда он смотрел на Джинджер, в его глазах ярко горели искорки желания и свет негасимой любви. То же тепло Д’жоржа видела и в глазах женщины. Забавно было то, что ни Доминик, ни Джинджер, похоже, сами не осознавали истинную силу чувства друг к другу. Пока не осознавали, но в будущем…

Они выехали из Элко в сторону «Транквилити» — тридцать миль на запад. На востоке гасли сумерки, а Доминик и Джинджер рассказывали Д’жорже о том, что происходило здесь. Они мчались по пустыне, которую накрывала мгла, видели торчавшие на горизонте, под кроваво-красным небом, черные хребты — зазубренные, грозные. Д’жоржа думала о том, чем станет это место — порогом, за которым начнется новая жизнь, или входом в могилу?