– Сейчас пока нет, – сказал Энрике. Гипнос сделал большой глоток вина.

– Красть младенцев.

– Боже, нет! – воскликнул Энрике. – Это не имеет никакого отношения к младенцам! Ну, возможно, это немного связано с детьми, но…

– Вот теперь я окончательно запуталась, – сказала Зофья.

– Думаю, мне бы хотелось преподавать, – сказал Энрике, прежде чем Гипнос и Зофья неправильно истолковали его слова. Он торопливо произнес: – Мне нравится, что знания вдохновляют людей думать самостоятельно и смотреть на мир по-другому. Я хочу не просто попытаться изменить мир, донося свои идеи до других людей… Мне хотелось бы помочь им научиться мыслить по-другому. Мне кажется, только так и могут возникнуть долгосрочные перемены, и еще мне кажется, что из меня получился бы неплохой профессор.

Он немного помолчал, готовясь увидеть их реакцию.

– Мы это знали, – ответила Зофья.

– Что? – пробормотал Энрике.

– Честно, я не понимаю, почему ты так долго не замечал тот факт, что мы с Зофьей уже пришли к единому мнению, как лучше всего использовать твои таланты, – сказал Гипнос.

Энрике не мог понять, какое чувство в нем сильнее – радость или раздражение.

– Спасибо, что сообщили мне, – сказал он.

– Такие вещи лучше всего выяснять самостоятельно, – ответил Гипнос. – Хотя мне интересно, что же помогло тебе это окончательно понять?

Энрике вспомнил о разговоре с Лайлой во сне. Вспомнил ее кошачью улыбку и сияние другого мира, озарявшее ее.

– Думаю, можно сказать, что эта идея наполнила меня светом, – ответил Энрике.

41. Северин

41. Северин

Шесть месяцев спустя