Опять лес. Только теперь голый, в снегу. Опять топали весь световой день. Если попадалась на пути лесная дорога – скорость повышалась. Пропадала дорога – людской поток тёк, как ручей меж деревьев.

Через день меня догнал Херсонов, обрадованный, что смог привезти указанную из Центра точку фронта, где нам надлежало выходить.

– А радистка где?

– Не смогли её вывести. И Пётр Алексеевич остался. Немцы напали как-то неожиданно. Как начали садить из пушек и миномётов. Он как раз у меня был. Сказал, что за радисткой побежит. Больше я его не видел.

– Понятно. Объяви людям, что нас ждут, что помогут выйти. Даже место можешь назвать.

– Разумно ли это?

– А немец уже всё знает. Не дурнее нас.

– Как же это?

– Как-то так. Сколько человек знали о месте?

– Немного.

– Сколько их попало немцам в руки живыми?

– Они не сдадут! Это проверенные товарищи.

– Не сдадут. Но и молчать не смогут. Никто не выдержит пытки.

– Я не верю.

– Если бы я за тебя взялся – я бы через час знал все твои самые тайные мысли, самое сокровенное.

– Нет. Меня не сломать.

– Это не вопрос воли. Это вопрос времени.

– Он немцу тупой пилой ногу отпилил. А другому – лицо обглодал, – влез в разговор Антип, – и он ещё ангел против немцев.

Херсонов ушёл.

Опять потянулись часы муторного перебирания ногами, прерываемое лишь падениями в ямы и промоины. За часами тянулись дни. Немцы сначала плотно висели на хвосте и «сожрали» три наших заслона, потом отстали.