— Из-за меня вы попали в ужасное положение, — пролепетала Мари-Жозеф. — Прошу прощения, — вы сможете простить меня?

— Мое прощение нам не поможет, — ответил граф Люсьен.

— Тогда передайте королю, — решил Ив, — что я должен препарировать череп, чтобы не оскорбить…

— Вы предлагаете мне солгать его величеству? — Люсьен возмущенно фыркнул. — Сожалею, отец де ла Круа, мадемуазель де ла Круа, даже не подумаю это сделать.

Глава 22

Глава 22

Дворцовые сады сияли. Зрители наводнили дорожки в поисках места, откуда будет лучше виден фейерверк над Большим каналом. В парадных апартаментах придворные и гости его величества вкушали легкий ужин.

Часть дворца, где располагались апартаменты королевы, казалась опустевшей и заброшенной.

Мари-Жозеф и Ив вслед за графом Люсьеном поднялись по Королевской лестнице. При мысли о предстоящем объяснении Мари-Жозеф охватывал ужас.

«Я утратила привязанность графа Люсьена, — думала она. — Нет, даже не его привязанность, он никогда не удостаивал меня своей привязанности, но я полагала, что сумела снискать его уважение. Не могу винить его, но как же я раскаиваюсь…»

Они с Ивом воспользовались графом Люсьеном. Он неутомимо поддерживал и защищал их, а они «в благодарность» пошатнули его положение при дворе и едва не лишили королевской милости.

Мари-Жозеф как никогда остро ощутила свое одиночество. Граф Люсьен разгневался на нее. Шерзад почти перестала ей доверять. А ее брат… Ив шагал рядом, мрачный и безмолвный, мучимый сознанием вины и опечаленный. Доказав ему, что русалка — разумное существо, она поставила под удар дело всей его жизни и его страсть.

«Когда он отправил меня в монастырскую школу, — размышляла Мари-Жозеф, — мне казалось, что если он узнает, на какие страдания меня обрек, то смягчится. В моих воспоминаниях жил его прекрасный образ. А теперь у меня нет даже такого утешения. Граф Люсьен не ошибался. Страдание приносит только несчастье. А если он прав в этом, — подумала Мари-Жозеф, — вдруг он прав и в другом, в своих взглядах на плотскую любовь?»

Ей следовало бы ощущать собственную вину, раскаиваться в том, сколь мала ее вера, но она чувствовала себя обманутой и несчастной.

Уныло шагая по коридорам, меж роскошных гобеленов, апельсиновых деревцев, пышных букетов и канделябров, Мари-Жозеф, словно паломница, отправилась вымаливать прощение.

«Я могла бы проскакать по этим переходам верхом на Заши, — пронеслась у нее в голове безумная мысль, — галопом промчаться по паркету, одним прыжком перелететь Посольскую лестницу или, как на Пегасе, перепрыгнуть через перила балкона. Потом мы бы спаслись бегством, через сады, через лес — только бы нас и видели».