— Вы поступили бы достойнее, если бы исполняли повеление моего предшественника: удел женщин — молчание и послушание.

— Даже у женщин есть душа. Шерзад — женщина. Убить ее означает совершить смертный грех.

— Вы намерены учить меня, что есть грех?

Воцарилось безмолвие, с каждым мгновением делавшееся все глубже и глубже. Ничто не нарушало его, кроме шуршания шелка, протягиваемого мадам де Ментенон сквозь ткань.

— Полагаю, моя сестра права, ваше святейшество, — нашел в себе силы произнести Ив.

— Вот как? В самом деле? — осведомился его святейшество. — Вы обсуждали с морской тварью бессмертие души? Обсуждали с нею христианскую веру? Вы обратили ее?

— Нет, ваше святейшество.

— Тогда что заставляет вас предположить, будто ваша сестра права, а Церковь заблуждается?

— Не заблуждается! — горячо воскликнул Ив. — Я лишь полагаю, что Господь сподобил меня стать свидетелем чуда. Возможно, он возвысил морских тварей, даровав им человеческий разум!

— Это создание безобразно и нелепо, — возмутился его святейшество. — Оно ничем не напоминает человека!

— Шерзад не столь безобразна, как я, — неожиданно произнес граф Люсьен голосом нежным, словно лепестки роз: прекрасным, совершенным, без шипов. — А ведь я человек. Впрочем, конечно, я очень богат.

Мари-Жозеф едва удержалась, чтобы не броситься к нему, не обнять, не крикнуть, что он совсем не такой, что он великолепен.

Иннокентий встал с кресла и в ярости воззрился на Люсьена:

— Вы отрицаете существование Господа! Может быть, Великий инквизитор был прав. Возможно, вы и эти уродливые твари действительно дьяволово отродье!

— Мои родители были бы весьма оскорблены, если бы им довелось это услышать, — невозмутимо произнес Люсьен.

— Полно, Кретьен, оставьте свои атеистические шутки, — сказал его величество.

— Кретьен! — Его святейшество с отвращением выплюнул это слово, которое обыкновенно произносил с благоговением. — Само ваше имя — издевательство над всем, что дорого верующему.

— Столь издевательское имя дал моим предкам за беспорочную службу Карл Великий.

— Кузен, — обратился Людовик к Иннокентию, — месье де Кретьен пользуется моим покровительством, невзирая на свои взгляды и даже на безбожие.

— Ваше величество, — взмолилась Мари-Жозеф, — вы — христианнейший монарх. Станьте защитником и благодетелем русалок, и обращение их в христианство послужит вашей вящей славе!