— Да.

— Но ведь ему ничего не стоит отпустить ее.

— Ничего не стоит? — воскликнул Люсьен. — Он утратит шанс обрести бессмертие.

— Она не в силах даровать бессмертие, граф Люсьен, клянусь вам. Это во власти одного лишь Господа.

Граф Люсьен мрачно глядел вниз, на раскинувшиеся возле дворца сады.

— Простите меня, — пробормотала Мари-Жозеф.

— Я надеялся… — Граф Люсьен покачал головой. — Что же будет, когда он умрет?..

— Нам всем предстоит умереть. Но ее он убьет, ничего не получив взамен.

— Почему? Он может покорить русалок по соображениям государственной важности. Это послужит к его вящей славе и упрочит его власть. Это покажет всем, насколько сильна Франция.

— Не слишком ли многого вы требуете от одной маленькой русалки? Неужели ей предстоит еще выиграть войну, положить конец голоду и наполнить казну?

— Если бы она смогла выполнить все эти условия, оставшись в живых, — предположил Люсьен, — то его величество, пожалуй, освободил бы ее.

Луна, почти полная, расцвела над крышей дворца за их спинами. Растрепанное облако проплыло мимо, скрыв лунный лик, и серебристый свет луны словно осыпался падающими лепестками. Серебро облило блеском голову и плечи графа Люсьена, его коротко остриженные волосы, белокурые, льняные, цвета белого золота. Лунный свет обвел его профиль, изгибы его бровей.

Мари-Жозеф удивленно ахнула, и Люсьен обернулся к ней.

— Вы — не сын его величества!

— Я же говорил вам, что нет, — отвечал Люсьен.

— Вы — сын…

— Я — сын своего отца, — отрезал Люсьен, пытаясь отвлечь ее от опасных прозрений.

— …королевы! — воскликнула она. — Королевы Марии Терезии! У вас такие же светлые волосы, такие же серые глаза, как у нее! Она любила вас…

Мало кто догадывался об истинном происхождении Люсьена, а если и догадывался, то весьма осмотрительно молчал.

— Мой отец был великой любовью всей ее жизни. — Люсьен не мог солгать Мари-Жозеф де ла Круа. — И он любил королеву. Ее одиночество, ее грусть вызывала у него острое сочувствие. Он любил и уважал короля и служил ему верой и правдой. Королевы нет в живых, и никакие упреки ее уже не коснутся, но жив мой отец: если вы публично объявите о своих подозрениях, то обвините его в государственной измене, а меня…