Окровавленными руками Константин взялся за телефон, набрал какой-то номер, вызвал, кого следует вызывать в экстренных случаях. Он производил все действия автоматически с бессмысленным упорством и мертвым взглядом, понимая – что бы он теперь ни предпринимал, Марианну не вернет, ту Марианну, с которой он искал
* * *
Нам только кажется, что наши жизни пересекаются. На самом деле они параллельны. Так оставим в покое вселенную Константина, ежесекундно вызываемую к жизни скупым рационализмом и логикой. Пускай за разбитым зеркалом вскроется дверь в секретную каморку без единого оконца, пускай извлекут оттуда на носилках чуть живую девушку с пустыми как у кукол Элизиума глазами, пускай Константин рвет на себе волосы, пускай… Печаль, предсказуемость, необратимость – в его вселенной все именно так.
Оставим… И мысленно заглянем за стену – пускай не пугает разбитое стекло некогда зеркального шкафа. Пусть глаза привыкнут к темноте и разглядят каменный стул с высокой спинкой, что некогда страшил Марианну своей схожестью с электрическим атрибутом экзекуции. Возле стула – оставленная инвалидная коляска. Девушка сидит на стуле, выпрямив спину. Сзади болтаются невостребованные пружины фиксатора. Девушка напряженно думает, вспоминая то, что должна забыть.
Марианна думала и вспоминала, вызывая к жизни образы: станция, перрон, и никого кругом, кроме девушки и цыганки; проклятие, брошенное в лицо, неудачи, что последовали за ним чередой однотипных сценариев с неизменным финалом; избушка старой ведьмы, послание, доставленное вороной, а в нем – место, время, поворот; за рулем – маньяк, похожий на ботаника, его потные очочки и лоснящаяся физиономия, авария и из последнего: наполовину влюбленный в науку, наполовину – в себя самого, увлеченный навязчивой идеей отыскать