Задолго до рассвета группа людей, отыскав заброшенную автотрассу, покинула пусанский архипелаг. Серж поблагодарил корейцев за спасение отца и пожелал им удачи. Ён протестующе замычал, схватил ветку и написал: «Я отправлюсь с вами». «И я», – сказал Трэй. Так началось их долгое странствие на северо-запад, туда, где заканчивалась гегемония Азиатского Союза – в Европу. С небольшими передышками они шли с утра и до позднего вечера, а перед заходом солнца подыскивали место для ночевки, чтобы еще до рассвета, по-быстрому собравшись, продолжить нескончаемое странствие сквозь заброшенные земли, контролируемые Куала-Лумпуром.

Первые недели без аэроэкрана бывший работник «Трансгенеза» был несносен. Бодрое настроение часто сменялось затяжной меланхолией с приступами раскаяния за то, что он беспрекословно выполнял антигуманные поручения. И пусть Трэй втайне от маньяка Лю облегчал страдания узников, он считал себя последним мерзавцем. Сколько раз подавленность брала верх над разумом! Вырывая на себе волосы, он кричал, что недостоин их симпатии, и требовал оставить его. Где уговоры не помогали, Зилл хватал бедолагу и нес на себе. А ночью Ён сторожил своего земляка, чтобы тот не сбежал или не бросился головой вниз с высокого обрыва. По мере того как биоинженер принимал совершенные им аморальные поступки, его терзания притуплялись, и он становился общительнее и улыбчивее. Он становился другим. Именно другим, а не прежним Трэем, которого знал Ён. С Белкиными биолог вел себя тепло и открыто, а с Ёном их отношения нельзя было назвать даже дружественными, скорее официальными, будто они работали в каком-нибудь НИИ. Даже когда обстоятельства требовали проявить недовольство или одобрение, они ограничивались нейтралитетом. Белкины уловили их взаимную отчужденность, поэтому интуитивно подстраивались под них, распределяя работу так, чтобы бывшие ученые не пересекались. Пока один собирал хворост, другой в это время устанавливал палатку; когда один разделывал пойманного кролика, второй мыл посуду. Круг их общения также отличался: Трэй проводил больше времени с Кристин и Сергеем, а Ён – с Анной Андреевной. Когда все спали, корейцы бодрствовали, в вынужденном молчании переживая общество друг друга. Собственно, такое положение вещей устраивало обоих. Для Ёна Трэй был горьким напоминанием того, что перед ним хоть и реалистичная, но все же копия, и незачем привязываться к ней. Скоро он вернется в прошлое и тогда встретит настоящего Трэя. И пока он изводился ожиданием конца симуляции, этот Трэй думал, что физик придерживается типичной корейской дружбы на корпоративный манер, поэтому вел себя с ним соответствующе.