За те полгода, как они покинули гористый клочок земли, омываемый Желтым и Японским морями, для Ёна существование день ото дня становилось все невыносимее. Изматывающее ожидание, а вовсе не отсутствие языка, превратило физика в затворника: он стремился избегать не только общения, но и собственных мыслей, на которые его наталкивала Чиёко, глядящая каждый вечер из тлеющих пятен костра. Со злостью Ён разгребал палкой ее насмехающуюся физиономию, а она, плюясь угольками, высовывала пламенеющий язык между корчащихся поленьев. «Наслаждаешься моей беспомощностью! Что мне тут делать, я не могу ни на что повлиять. Зачем я здесь? Отвечай же, мерзкая карга!» – гневно шептал он в безответный огонь.

Вороша воспоминания последних месяцев, за которые Чиёко так и не дала о себе знать, Ён подбрасывал в костер поленья, чтобы не дать ему прогореть. Трэй, проступив из ночной тьмы, уселся рядом.

– Впереди холмы провинции Ляонин. Зилл планирует отдохнуть с неделю, чтобы поохотиться и набраться сил. У тебя будет достаточно времени регенерировать себе язык, – заговорил он.

Ён едва заметно кивнул.

– Когда мы впервые встретились в холле «Трансгенеза», ты показался мне разговорчивым. Представляю, как тебе не хватает этой способности!

Ён пожал плечами.

– Удаление аэроэкрана изменило нас, теперь мы не встроены в рабочий процесс и становимся самими собой. В нас появились потребности и желания.

Снова кивок.

– В отличие от меня ты легко справился без аэроэкрана. А мне до сих пор стыдно, что накричал на тебя из-за какой-то ерунды. Надеюсь, не сердишься?

Ён отмахнулся. Это давняя история, о которой не стоит вспоминать.

– Значит, снова друзья? – Трэй протянул руку. Эту поведенческую черту он перенял у мужской половины семейства Белкиных. Физические прикосновения для них считались нормой.

Кисть Ёна погрузилась во влажную ладонь. Он хотел было освободиться, но ученый-генетик продолжал крепко сжимать. Внутри что-то вздрогнуло. Ён вспомнил настоящего Трэя, внешне неотличимого от этого. Такая же глубина взгляда, тот же голос. Чиёко создала идеальную копию. Ён выдернул руку, спрятав ее за спину.

Трэй поднялся и быстро скрылся в ночи. Отмахиваясь от секущих веток с пожелтевшей листвой, он убегал подальше от лагеря, чтобы позлиться на того, кто когда-то назвался другом. Недовольство Ёном не находило выхода. Неужели вырезание пары проводков, создающих голограмму, способно лишить малейшей солидарности? Когда Трэй крошился в эмоциональном раздрае из-за потери аэроэкрана, тот демонстрировал безразличие. Жестами он общается с любым из Белкиных, но только не с ним, с человеком, вытащившим его из тюремной камеры и всякий раз предлагающим ему помощь, будь то готовка или сбор валежника. Он не ждал вечных благодарностей, но небольшое расположение земляка было бы весьма кстати. Вместо этого Ён всячески избегал его, будто само нахождение рядом было ему в тягость.