– Знаешь, Джубал, а я вот всегда мучился, чего это я не понимаю искусства, думал, это какой-нибудь мой личный дефект, вроде дальтонизма.
– М-м-м… ну, вообще-то, смотреть на картину – этому тоже нужно учиться, точно так же, как для чтения на французском надо выучить язык. Но художник должен говорить мал-мала понятным языком, это его прямая обязанность, а не прятать смысл в странных шифрах, как Пипс в своих дневниках. Современные же фокусники
– Чего? В общем-то, ты пишешь довольно ловко.
– Спасибо. Я избегаю слова «художник» по тем же причинам, что и слова «доктор». И все же я действительно художник. Бо́льшую часть моей стряпни не стоит брать в руки второй раз, – а человеку, знающему то немногое, что я пытаюсь сказать, она и вообще не нужна. Но я –
– Джубал, мне плохо.
– А кому сейчас хорошо?
– У меня новая куча неприятностей, – хмуро сказал Бен и на несколько секунд замолк. – Даже и не знаю, стоит ли о них.
– Не хочешь говорить о своих – послушай тогда о
– О твоих? Неприятностях? Знаешь, Джубал, я всегда считал тебя единственным, кто умеет обойти все неприятности.
– Хм-м… как-нибудь я поведаю тебе сагу о моей семейной жизни, ты мне только напомни. Да, у меня есть неприятности. Уехал Дюк – да ты, наверное, уже и сам знаешь.
– Знаю.
– Ларри хороший садовник, но вот механизмы, которыми нашпигована эта халупа, рассыпаются один за другим. Хорошего механика днем с огнем не найдешь, а уж такого, чтобы вписался в наше семейство, – и подавно. Каждый приезд ремонтников – хлопоты и неудобства, к тому же все они – прожженные хапуги и, по большей части, даже отверткой пользоваться не умеют, того и гляди отхватят себе пальцы. Но я-то тоже не умею, вот и приходится отдаваться им на милость. Или, не дай бог, вернуться в цивилизацию.