Когда костяное лезвие ударило в тугое натянутое горло, кадык дернулся. Свистнул идущий сквозь рану воздух, и прыснуло алым. Кровавая струйка опала на покрышку, окропила выбеленный лен подола, замарала редкими каплями лицо женщины.

– Гринь? – еле слышно позвал Евсей. – Поищи гильзы потом, а? Что-то совсем глаза плохие стали.

– Сделаю, – так же прошептал Григорий.

Степан прижимал к себе хрипящего, булькающего Николая и собирался с духом. Нужно было отгородиться, отвлечься, сконцентрироваться на чем-то одном. Так будет легче довести начатое до конца. Быстро, без лишней боли.

Женщина смотрела на них и улыбалась разбитыми губами. Над верхней темнела родинка. Родинка. Круглая, чуть выпуклая. Блестящая. Красная.

Степан зажмурился и изо всех сил потянул нож наискось.

– Я никогда не спрашивал вас, для чего вы идете со мной, – голос Евсея выдавливал вату из ушей. – У каждого здесь есть на это причина. Но вот такого, – Евсей ткнул заскорузлым пальцем в распластанное тело Николая, – такого я в своем отряде не потерплю. Мы – стражи, а не живодеры. Мы чистим от грязи, а не множим ее. Если кто не согласен – лучше уйти прямо сейчас.

Бойцы молчали.

– Помогите ей встать, – продолжил Евсей. Женщину вынули из резинового круга, подняли на ноги. – Иди, Анастасия. Иди быстро. До завтрашнего утра форы даю. Считай, отсрочка тебе.

– Дочь отпустите?

– Вместе идите. Только помни, я тебя все равно найду, если под Колпаком останешься. И мой тебе совет, – Евсей пристально посмотрел в упрямые глаза, – брось девочку. Тогда у тебя есть шанс, там, за Периметром. Но ведь не бросишь? – Женщина вздрогнула, но тут же снова расправила плечи. – Не бросишь, – вздохнул Евсей. – Пусть идет, братцы. Я сказал.

Кто-то невнятно забубнил, но на него тут же зашипели, и снова все стихло. Хоровод распался, пропуская котопоклонницу и ее дочь.

Пока Степан мыл руки и глотал принесенную водку, женщина успела уйти метров на сто. Она двигалась без остановок, рывками волоча по земле покрышку. Девочка то пыталась помочь, то просто семенила рядом. Тяжелая резина выдирала из почвы слабую траву, и от того за беглецами тянулся широкий след цвета пересохшего чернозема.

Принесли невысокий чурбан, поставили на попа.

– Готов? – Григорий положил Степану руку на плечо. Тот кивнул. – Помочь?

– Сам, – помотал головой Степан.

– Ну, смотри, – пожал плечам Григорий.

Степан опустился на колени подле чурбана. Намотал на основание левого мизинца толстую леску.

– Простите меня, братцы. Обознался я в Николае, – сказал Степан.

– Бывает, – успокоил Евсей. – Дай ему, Григорий Евсеевич.