– Мы не мародеры.

– Я в дом снесу, – кивнул Гаврила и поднялся на крыльцо. Прошел сени, ступил в комнату и остановился у окна внимательно рассмотреть находку.

Зеркало было простое, не зеркало даже, так – стекляшка в грубой деревянной оправе. Амальгама давно вытекла сквозь трещины, а то, что осталось, рисовало на поверхности радужные пятна.

Красный, оранжевый, желтый.

Каждый охотник, желает… Охотник?

Косые щербины на оправе заплясали, и вдруг привиделось – миниатюрные кони на деревянном кольце; кони, мчащие наперегонки, брыкающие диковинные травы. Они манили взгляд не то красивой работой, не то бисеринами ярких камней в выпученных глазах, манили разом, все, калейдоскопом, табуном.

Каждый охотник желает знать…

А потом их деревянные губы хором фыркнули и заржали.

– Гаврила! Га! – рявкнуло и прокатилось знакомым голосом, потекло патокой. – Врррии! Лла-а! – зашумело летучими мышами под крышей сеней.

Гаврила сжал зеркало. Стиснул белое как мел отражение. Раздался глухой хлопок. Кровь с порезанных пальцев замарала штаны.

Стекло лопнуло вместе с оконным. Осколки посыпались на пол.

– Гав-ря. Гав.

Было не страшно, было больно. Гаврила растопырил пятерню и уставился на залитый кровью треугольник, вонзившийся в пальцы. В осколке зеркала отражался кусок лица. Чьего-то знакомого лица. Лица его…

– На тропу встаю я воина света…

– Ты – пал! О-шиб-ся! Ус-лышь!

– Сохрани, помилуй, укрепи!..

…Наступившая тишина завалила комнату. Гаврила открыл глаза. В пятерне все так же мутно поблескивал кружок амальгамного болота.

– Чего ты хочешь, а? – крикнул он мутному отражению левого глаза. Зеленая уставшая радужка, окруженная пурпурными прожилками белка, смотрела с той стороны напуганно и жалко.

– Слышь, Евсей, да тут целый огород! Картоха, огуречики с помидорчиками! – снаружи подал голос Петр. Помолчал, не дождался ответа и крикнул: – Ну, как там, Гаврила? Нашел чего?

– Нет пока. – Гаврила дохнул на зеркало, протер рукавом и положил в ящик буфета. Дрожащими пальцами утер пот с лица.