– Да, верно.

– Почему вы так быстро туда прибежали? Услышали какой-то шум? Призывы Хисикавы? Что-то еще?

– Всё сразу.

– Поясните, прошу вас.

– Подошло время моей смены. Колокол в храме пробил начало часа Быка[35], вот я и проснулся.

– Вы так чутко спите, что услышали отдаленный колокол?

– Да, я сплю чутко. Особенно когда в караул заступать.

– Больше вы ничего не слышали? Вас разбудил колокол, а не что-то другое?

Гичин наморщил лоб, свел к переносице кустистые брови. Его словно загримировали для роли сердитого самурая в театре Кабуки.

– Нет, больше ничего. Меня разбудил колокол.

– Что было дальше?

– Я отправился сменить Хисикаву. Иду мимо главной залы, слышу… Удар? грохот?! Не знаю, как назвать. Будто мне кто оплеуху влепил! Я аж вздрогнул. Бегом в залу, глядь – меч на полу лежит…

– Какой меч?

– Фамильная реликвия. Его на алтаре хранят.

– Не тот ли это меч, которым молодой господин хотел свести счеты с жизнью?

– Да, тот самый. Видать, с подставки сквозняком сбросило. Никогда бы не подумал, что от этого столько шуму быть может! Я меч на место вернул, слышу, Хисикава кричит: «На помощь! С молодым господином беда!» Я и помчался со всех ног.

– Пока добежали, что-нибудь еще слышали?

– Хисикава звал. Еще упало что-то – там, в спальне.

– Тумбочка?

– Она, больше нечему. Я вбежал, вижу: молодой господин себя душит, а Хисикава ему не дает. Мы молодого господина скрутили, угомонили. Он все про долг орал, про верность семье… Потом замолчал.