Ухмылка Гичина стала вдвое шире:
– Слуги каждый день собирают дерьмо: и под своим отхожим местом, и под господским. Яма помешала бы им делать это. Опять же от ямы жутко воняет. Собирают, вывозят и продают на рисовые поля как удобрение. В наших краях слишком мало быков и лошадей, чтобы крестьянам хватало их навоза. Скажите, Рэйден-сан…
Он хитро подмигнул мне:
– Это имеет отношение к странностям молодого господина? Ведь так? Вы бы не стали спрашивать попусту, я же вижу!
– Не имеет, – ответил я. – Просто пустой интерес.
– Ну да, конечно, – всем видом Гичин показывал, что не верит мне ни на медяк, но готов согласиться с любой ложью, лишь бы не мешать расследованию. – Не в обиду будь сказано, но по-моему, вы всегда там, где торгуют дерьмом. Служба, понимаю…
Подозвав слугу, я велел седлать лошадь.
2 «Я принесу вам имя»
2
«Я принесу вам имя»
Солнце присело на гребень горы.
Ветер и облака, бегущие по небу, творили чудеса, превращая солнце в волшебную птицу
Говорят, птица хо-о – счастливое предзнаменование. Ну, не знаю.
– Продолжайте, Рэйден-сан, – сказал настоятель Иссэн. – Продолжайте, прошу вас.
Все время, пока я рассказывал старику о происшествиях в усадьбе, Иссэн подметал крыльцо и ступени храма. Шаркал метлой, шаркал сандалиями. Мусор, листья, побитые жарой, мелкие камешки; какие-то прутики, веточки, щепочки… Ритм движений монаха завораживал, усыплял. Я клевал носом, не прекращая, впрочем, рассказа, вскидывался, тер ладонями виски. Достал бирку, которую получил у привратника на выезде из усадьбы, принялся вертеть ее в пальцах.
Не помогло, стало только хуже.
Как бы не заснуть в седле по дороге обратно! Лошадь у меня что надо, я велел заседлать ту красавицу, на которой приехал к Хасимото. Только ни одна лошадь в мире не удержит всадника от падения, когда тому приспичит свалиться во сне. Надо поторопиться с отъездом из храма, если я хочу вернуться в усадьбу, прежде чем закроют квартальные ворота. Меня, разумеется, пропустят и после заката, и в глухую полночь: скажу, что ездил по служебной надобности, покажу бирку семьи Хасимото и личную грамоту. Но Цугава очень просил меня не задерживаться. Проводил до ворот, настаивал на скором возвращении; трижды спрашивал, обязательно ли мне покидать его дом. Я даже испугался, что дело дойдет до потери лица: кто он, а кто я?