Избыток сенсорной информации затопил ее нервы, и на миг Кира перестала соображать, кто она и где.
Теперь она ощущала Утробу так же, как ощущала собственное тело. Плоть громоздилась на плоть, пульсировали в агонии обнаженные нервы, терзались конечности, мышцы, перепутанные и перекрученные внутренние органы. Элементы человеческого и медузьего тела сочетались друг с другом без всякого понимания их структуры и назначения. Ихор тек по венам, предназначенным для крови, кровь струилась в губкообразных тканях, которые должны наполняться более вязкими жидкостями; кости скребли по связкам, мышцам, другим костям; щупальца давили на взбухающие внутренности, и все дрожало в безмолвном крике.
Если б не волокна чужи, пронизывающие Утробу, поддерживающие ее, весь этот чудовищный ужас умер бы в считаные минуты, а то и мгновения.
Боли сопутствовал сокрушающий голод, первобытная потребность есть, расти и распространяться безгранично, как будто встроенные в Семя ограничители перегорели и осталось лишь это желание захватить все. А еще в эмоциях Утробы присутствовало садистское ликование, и это не удивило Киру: эгоизм, в отличие от доброты, – базовая эмоция. А вот чего она не ожидала, так это детской растерянности.
Разум, порожденный соединенными мозгами Карра и Квона, никак не мог постичь обстоятельства, в которых очутился. Он воспринимал лишь свое страдание, ненависть и страсть умножаться, покуда не покроет собой каждый сантиметр каждой планеты и каждого астероида во Вселенной, пока его отпрыски не заполонят пространство возле каждой звезды на небосводе, пока каждый луч света не будет высосан жизнью,
Вот чего он так желал, этот разум. Вот в чем нуждался.
И Кира закричала в темноту, противясь Утробе, напрягая свой разум, тело, Семя. Она противопоставила собственный гнев, собственную ненависть этому чужищу, она раздирала окружавшую ее плоть с силой отчаяния – так бьется животное, зажатое в пасти хищника. Но ничего не вышло из ее отчаянных потуг: перед яростью Утробы ее гнев был что свеча по сравнению с вулканом, ее ненависть – вопль, заглушенный бешеной бурей.
Непостижимая мощь Утробы охватила ее. Пленила ее. Ослепила. Она делала тщетными все ее попытки, она превосходила и подавляла любые ее усилия. Семя таяло, рассыпалось атом за атомом, присоединялось к Утробе. И чем отчаяннее Кира боролась, тем быстрее ускользала от нее чужь.
Утроба уже почти соприкасалась с обнаженной кожей – ее кожей, не «скинсьютом», – и тогда Кира поняла, что времени больше нет. Если действовать, то прямо сейчас, иначе все, что ей удалось свершить, пропадет зря.