В панике, почти безумии, она поискала контрольную панель «Касабы» – остатками щупалец, еще уцелевшими от Семени. Вот они, под щупальцами чужи – твердые квадратные кнопки.

Она начала вводить код активации.

И тут… она лишилась щупалец. Они обмякли, потекли, словно вода, в подступающую тьму. Плоть соединилась с плотью и унесла с собой последнюю надежду Киры.

Она проиграла. Полностью и окончательно. И она сама вручила врагу человеческого рода то, что оставалось единственным шансом людей на победу.

Гнев Киры вспыхнул ярче прежнего, но то был тщетный, безнадежный гнев. А потом утекли последние молекулы чужи, и плоть Утробы обрушилась на нее – горячая, удушающая.

5

5

Кира закричала. Волокна утробы раздирали ее – кожу, мышцы, органы, кости. Раздирали все. Ее тело рвалось на части, превращалось в лохмотья, как старый костюм.

Но Семя все еще пронизывало ее плоть и наконец-то оказало Утробе сопротивление, включилось в борьбу, пытаясь защитить Киру, но при этом стремилось и сплавиться со своей утраченной частью. Эти два желания противоречили друг другу, да и если бы Семя всецело сосредоточилось на спасении Киры, от него оставалось уже слишком мало, чтобы отбиться от могущественной Утробы.

Полная беспомощность. Столь же полное чувство поражения. Такое мучительное, что даже всепоглощающее страдание – и ее, и Утробы – меркло по сравнению с ним. Она бы вынесла любую боль, какую только можно вообразить, ради достойной цели, но поражением терзание ее плоти усугублялось тысячекратно.

Это неправильно. Все это неправильно. Смерть Алана и ее товарищей по команде, уничтожение «Смягчающих обстоятельств», возникновение Утробы, многие тысячи разумных существ: людей, медуз, жутей, погибших за десять с половиной месяцев войны. Столько страданий, столько боли – и ради чего? Все неправильно. А самое страшное – в результате узор Семени будет так искажен и извращен, что его миссией – а значит, и ее миссией – станет смерть, уничтожение, разрушение.

Гнев обернулся скорбью. Так мало осталось от нее самой. Кира не надеялась еще долго продержаться в сознании. Несколько секунд, а то и меньше. Ее мысли обратились к Фалькони, к их единственной совместной ночи. Соленый вкус его кожи. И как их тела соприкасались, прижимались друг к другу. Его тепло внутри ее тела. Это были последние в ее жизни мгновения нормальной жизни, близости с другим человеком.

Мышцы его спины напрягались под ее ладонями, а там, позади, на столе с монитором, стояло кривое деревце бонсай – единственная живая зелень, уцелевшая на «Рогатке». Постой, но его же там не было или?..