– Начнем с простого вопроса, – изгалялся Сухейль. – Где мой старинный приятель-плотеотступник?

«Можно мнить себя самым крутым смельчаком, но мы всего лишь люди. – Мои руки сжались в кулаки. – А люди ломают кости, пытаясь вырваться с водной доски».

– Повторяю вопрос: где Арктур Мезартим? А ну говори!

– Ты забыл сказать «пожалуйста», – окрысилась я.

Ладонь в перчатке потянулась к рычагу.

– Похоже, тут кое-кто изнемогает от жажды. – Массивная фигура рефаита заслонила свет. – Темной владычице не помешает выпить в честь ее скоротечного правления.

Доска откинулась назад. Ласково, почти с благоговением, Сухейль накрыл мое лицо тряпкой.

Перед уходом Сухейль погасил свет. Продрогшая, забрызганная с ног до головы рвотой, я обмякла на доске, не в силах шевельнуть пальцем. Едва шаги рефаита затихли, я разразилась рыданиями.

Он задал множество вопросов. О Рантанах и их намерениях. Чем мы занимались в Шотландии? Кто помог мне добраться до Манчестера? Где прячется Каста мимов? Что нам известно про «Экстрасенс»? Спрашивал, нет ли у меня сообщников в архонте, скольким участникам Сезона костей удалось выжить и где они сейчас. Вопросы, бесконечные вопросы.

Я молчала как партизан. Но он вернется завтра и послезавтра. И послепослезавтра. Пытка не стала для меня сюрпризом, этого следовало ожидать, однако я даже не подозревала, что не смогу воспользоваться своим даром, не сумею ни на мгновение облегчить боль. Наверное, виной всему кома, ослабившая мой лабиринт до предела.

Веки у меня слипались. Я отчаянно боролась со сном, убеждая себя сконцентрироваться, сосредоточиться. До казни оставалось совсем чуть-чуть. Максимум пара-тройка дней.

Шаг первый – пережить пытку.

Сухейль вскоре вернулся. Все началось заново: ледяная вода текла мне в рот, острым ножом пронзая желудок. От страха я исступленно металась в кандалах, сдирая кожу на запястьях. Истошные вопли рвались наружу, несмотря на издевки Сухейля и угрозу захлебнуться. Тело содрогалось в приступах рвоты. Я тонула на суше, билась, как рыба на прилавке магазина.

Образ рефаита свелся к руке, вливавшей в меня струю за струей. Мне приказали забыть свое имя. Пейдж Махоуни больше нет, есть Сороковая. Почему не усвоила в первый раз? Периодически он касался моего лба тонким жезлом, и мой фантом корчился, как от удара током. Каждый новый крик заглушался напором воды. Сухейль нашептывал, что экзекуция не нанесет плоти ощутимого вреда, однако в это верилось с трудом. Ребра трещали, живот распух, горло словно бы натерли наждаком. В перерывах я лихорадочно старалась не заснуть.