И в ту ночь, слушая игру принца Тиганы на свирели, Дэвин понял разницу между этими двумя вещами. Он наблюдал за Алессаном, а потом смотрел на других, тоже глядящих на принца, и когда он взглянул на Баэрда, желание заплакать стало почти непреодолимым. Его собственное горе поднялось в ответ на призыв тригийской горной свирели. Он горевал об Алессане и о побежденном Эрлейне. О Баэрде и его навязчивых ночных прогулках. О Сандре, и его десяти пальцах, и его мертвом сыне. О Катриане и о себе самом, обо всем их поколении, лишившемся корней и отрезанном от прошлого в мире без дома. Обо всех мириадах потерь и о том, что придется совершить людям, чтобы вернуть утраченное.

Катриана пошла к их вещам, достала и разлила еще одну бутылку вина. Третий стакан. И как всегда, это было голубое вино. Она молча наполнила стакан Дэвина. Она вообще почти не говорила в ту ночь, но он чувствовал такую близость к ней, какой уже давно не ощущал. Дэвин медленно пил и смотрел, как холодный пар поднимается от его стакана и уплывает в прохладу ночи. Звезды над головой напоминали ледяные огненные точки, а луна была голубой, как вино, и далекой, как свобода или как дом.

Дэвин допил стакан и поставил его на землю. Взял свое одеяло и улегся, завернувшись в него. Он поймал себя на том, что думает об отце и о близнецах впервые за очень долгое время.

Через несколько минут Катриана легла неподалеку. Обычно она расстилала свой спальный мешок и одеяло по другую сторону костра от того места, где он спал, рядом с герцогом. Дэвин теперь уже был достаточно умудрен опытом и знал, что ее поступок означал то же, что протянутая рука, и что эта ночь могла даже стать началом исправления того, что их разъединяло, но он слишком устал, чтобы понять, что надо сделать или сказать, среди всех этих сложных горестей.

Он мягко пожелал ей спокойной ночи, но она не ответила. Он не был уверен в том, что она его слышала, но не стал повторять. Закрыл глаза, но через мгновение снова их открыл и посмотрел на Сандре, сидящего по другую сторону костра. Герцог неотрывно смотрел в огонь. Интересно, подумал Дэвин, что он там видит. Но в действительности ему вовсе не хотелось этого знать. Эрлейн был тенью, более темным пятном на фоне темноты у берега. Дэвин приподнялся на локте, чтобы взглянуть на Баэрда, но Баэрд ушел, отправился в одиночестве бродить в ночи.

Алессан не шевелился и не открывал глаз. Он все еще наигрывал одинокую, высокую, печальную мелодию, когда Дэвин уснул.