Дэвин ничего не понимал. Он снова применил прием, освоенный той зимой: слушать, запоминать, а потом все обдумывать. Но глаза Мариуса ярко горели, а на лице снова появилась холодная, пугающая улыбка.

– А мое третье письмо? – спросил он.

– Его ты пошлешь губернатору провинции Сенцио. Предложишь немедленно начать торговлю, никаких пошлин, право выбора лучших товаров, безопасные стоянки в ваших гаванях для их кораблей. Выразишь глубокое восхищение отважными, независимыми жителями Сенцио, их смелостью перед лицом столь неблагоприятных обстоятельств. – Алессан сделал паузу. – И это третье письмо, естественно…

– …будет перехвачено Альберико Барбадиорским. Голубок, ты понимаешь, что затеваешь? Какая это невероятно опасная игра?

– Погодите минуту! – внезапно вмешался Эрлейн ди Сенцио, приподнимаясь.

– Молчать! – Алессан буквально рявкнул таким голосом, какого Дэвин никогда у него не слышал.

Рот Эрлейна захлопнулся. Он затих, хрипло дыша, глаза его горели, как угли, от гнева: он начинал понимать. Алессан даже не смотрел на него. И Мариус тоже. Они оба сидели на золотом ковре, высоко в горах, и казалось, забыли о существовании окружающего мира.

– Ты ведь понимаешь, правда? – сказал в конце концов Мариус. – Ты действительно понимаешь. – В его голосе звучало удивление.

Алессан кивнул:

– У меня было достаточно времени, чтобы подумать об этом, клянусь Триадой. Как только будут открыты торговые пути, моя провинция и ее имя будут потеряны навсегда. Получив то, что ты можешь ему предложить, Брандин станет на западе героем, а не тираном. Он укрепится настолько, что я ничего не смогу сделать, Медведь. Твое воцарение может погубить меня. И мой дом тоже.

– Ты жалеешь о том, что помог мне?

Дэвин смотрел, как Алессан борется с этим. Как глубоко под поверхностью, которую он мог видеть и понимать, бурлят потоки чувств. Он слушал и запоминал.

– Я должен бы жалеть, – наконец пробормотал Алессан. – В каком-то смысле это похоже на предательство – то, что я не жалею. Но нет, как я могу жалеть о том, ради чего мы так много трудились? – Улыбка его была печальной.

– Ты знаешь, что я люблю вас, Голубок, – сказал Мариус. – Вас обоих.

– Знаю. Мы оба знаем.

– Ты знаешь, что меня ждет дома.

– Знаю. Есть основания помнить.

Воцарилось молчание, и Дэвин почувствовал, как его охватила грусть, эхо настроения прошлой ночи. Ощущение огромного пространства, всегда разделяющего людей. Пропасти, которую необходимо перейти, даже для того, чтобы просто соприкоснуться.

И насколько же шире пропасти, разделяющие таких людей, как эти двое, с их долгими мечтами и бременем быть теми, кто они есть и что они есть. Как трудно, наверное, как ужасно трудно протянуть руки через всю историю, через груз ответственности и потерь.