И еще она тщательно выбрала момент, и не случайно. Она видела, что Данолеону хочется возражать, отговаривать ее, убеждать в опасности и призывать к осторожности. Но видела также, что почва выбита у него из-под ног, видела это по тому, как беспокойно задвигались его крупные руки, как его голубые глаза забегали по комнате, словно ища аргументы на голых стенах. Она терпеливо ждала, когда он в конце концов посмотрит ей в глаза, а потом увидела, как он медленно склонил голову в знак согласия.

Как он мог отказать умирающей матери в просьбе послать весть ее единственному оставшемуся в живых ребенку? Мольбу, чтобы этот ребенок приехал попрощаться с ней перед тем, как она переступит порог Мориан. Особенно если этот ребенок, мальчик, которого она сама отправила на юг через горы столько лет назад, был последним, что связывало ее с тем, чем она была когда-то, с ее разбитыми мечтами и погубленными мечтами ее народа?

Данолеон пообещал написать это письмо и отослать его. Она поблагодарила его и снова легла на кровать после того, как он ушел. Она по-настоящему устала, ей было по-настоящему больно. Она держалась. Полгода исполнится как раз после весенних дней Поста. Она все подсчитала. Она доживет до встречи с ним, если он приедет. А он приедет; она знала, что он к ней приедет.

Окно было слегка приоткрыто, хотя в тот день еще стоял холод. Снег в долине и на склонах холмов лежал мягкими, сыпучими складками. Она смотрела на него, но ее мысли неожиданно вернулись к морю. С сухими глазами – потому что она ни разу не заплакала с тех пор, как все рухнуло, ни единого раза, – она бродила по дворцам-воспоминаниям прежних времен и видела, как набегают волны и разбиваются о белый песок побережья, оставляя живые ракушки, жемчужины и другие дары на дуге пляжа.

Так ждала в тот год Паситея ди Тигана брен Серази, бывшая принцесса, жившая во Дворце у Моря, мать двух погибших сыновей и одного еще живого, когда зима у гор сменялась весной.

– Два предупреждения. Во-первых, мы музыканты, – сказал Алессан. – Только что объединившиеся в труппу. Во-вторых, не называйте меня по имени. Здесь нельзя. – Его голос приобрел те рубленые, жесткие интонации, которые Дэвин помнил по той первой ночи в охотничьем домике Сандрени, когда все это для него началось.

Они смотрели вниз, на долину, уходящую на запад в ясном свете позднего дня. За ними тек Сперион. Неровная, узкая дорога долгие часы извивалась по склонам гор до этой наивысшей точки. А теперь перед ними развернулась долина, деревья и трава в которой были уже тронуты золотистой зеленью весны. Приток реки, питаемый тающим снегом, стремительно уносился на северо-запад от подножий гор, блестя на солнце. Купол храма в центре святилища сверкал серебром.