Значит, – понимаю я всей своей бесконечностью, всей крошечной огненной точкой, в которую эту бесконечность оказалось возможно вместить, – у меня есть две правды, про меня есть две правды, я сам – две правды, противоречащие друг другу. Я – такая же беспредельно честная лживая нежная сволочь, как жизнь.

* * *

– Ничего, только поначалу так трудно, а чем дальше, тем веселей, – сказала туманная женщина.

Села рядом, обняла, как друзья обнимают, когда плохи дела, и всё, чем можно утешить – сказать: «Я с тобой». Это был такой неожиданный, совершенно человеческий – в лучшем из смыслов – тёплый жест, что я ей не как сокрушительной высшей силе, а как старой подружке сказал:

– При этом, прикинь, больше всего я сейчас беспокоюсь не о городе, не о хаосе, не о наших с ним миражах, не о себе, тем более, не обо всём мире сразу, приспичит ему отмениться – ладно, его дела. А почему-то о Нёхиси. Только о нём. Лишь бы ему по башке этот парадокс не шарахнул, не лишил его радости, за которой он к нам пришёл. Хотя, по идее, он-то у нас всемогущий. Что ему вообще сделается? Но – вот.

– Так это как раз один из атрибутов полного всемогущества, – улыбнулась она. – Когда всё во Вселенной о тебе беспокоится и прикидывает, как бы так жизнь устроить, чтобы тебе и дальше было хорошо. Впрочем, в этом смысле, ты своего приятеля переплюнул. О тебе даже я беспокоюсь, а это уже перебор.

– Что?!

– Что слышал, – рассмеялась туманная гостья, Страж Порога, она же Воплощённый Трындец. – Беспокоюсь! Пришла вон, кофе тебе варю, утешаю, в смысле, пугаю до полусмерти – ну извини, как могу! – развлекаю, рассказываю о парадоксах, а сама в это время думаю, как ты о Нёхиси: лишь бы ему по башке не слишком сильно шарахнуло! Но шарахнет, конечно. Ты сейчас стоишь на своём Пороге. А то меня бы не было тут.

Это что же за адова хрень должна со мной приключиться, если даже Страж Порога обо мне беспокоится, – мрачно подумал я. – Который, если я правильно понял объяснения Стефана, даже не то чтобы отдельное существо, а просто персонификация какой-то части непостижимой силы. Там, по идее, беспокоиться просто некому, нечем, но оно всё равно беспокоится, вот уж точно – море волнуется, раз. То есть я действительно кого угодно могу довести до цугундера; будем считать это разновидностью всемогущества. Предельно узкоспециализированного, но ладно, для начала сойдёт. И это, конечно, отличная новость. Но все остальные – дерьмо.