Как будто говоря с ребенком – как только что говорил со мной – Пеллонхорк объяснил Лигату:

– Отец не сдастся раньше тебя. Ты это знаешь.

Лицо Лигата исказилось еще сильнее, а потом снова окаменело, и он прошипел:

– Я никогда не увижу, как он уйдет.

Пеллонхорк изменил настройки, позволяя обоим отдохнуть, освободившись от боли. Ни тот ни другой ничего не говорили. Шрам на голове Дрейма под этим освещением был настолько темным, что казалось, будто у него расколот череп.

– Видишь? – сказал мне Пеллонхорк, выходя из узкого промежутка, чтобы двоим пленникам пришлось смотреть друг на друга.

Я не сразу смог ответить. Я боялся, что Дрейм снова попробует со мной заговорить.

– Вижу что? – спросил я.

– Никто ни во что не верит.

Он постучал по консоли, и, как один, оба мужчины распахнули рты в ужасном вибрирующем крике. Казалось, прошла вечность, прежде чем опускающиеся визоры накрыли их головы и слышны остались только негромкий писк монитории, гудение кондиционера и хриплый звук моего собственного дыхания, а закрытые капсулы начали неспешное возвращение в состояние покоя.

– Вот, – сказал наконец Пеллонхорк.

Я смотрел на мониторию, где никакого покоя не было.

Когда мы вышли из комнаты, Пеллонхорк сказал мне:

– Проблема в том, что Он не позволяет мне узнать, что я могу сделать, чтобы освободиться от грехов. Он не хочет сотрудничать, и Он не отступается. – Пеллонхорк указал на комнату, из которой мы вышли; дверь с шепотом закрылась. – Я принял все разумные меры. Ты это видел. Он не внял.

– Ты говорил про какие-то семена…

– Да, Алеф. Как понимаешь, я не могу рассказать тебе, что именно я задумал. Ты, в конце концов, Его агент.

– Я? – Что он сказал? Может быть, я неправильно его понял. – Но Он же и так все знает, разве нет?