У нее в квартире никого не было. Как только Рейзер открыла дверь, на связь вышла Синт.

УСТАНОВЛЕН КОНТАКТ С ТАЛЛЕНОМ, ИЗ ВАШЕГО ПРОФИЛЯ ОН ЗНАЕТ, ЧТО ВЫ РАБОТАЕТЕ НА «ПРАВДИВЫЕ РАССКАЗЫ». ДРУГАЯ ЛИЧНАЯ ИНФОРМАЦИЯ МОЖЕТ БЫТЬ ИЗМЕНЕНА. ОН АНОНИМИЗИРОВАН, НЕ ВЕРЬТЕ КОНКРЕТНЫМ ОТВЕТАМ.

– У меня сейчас нет времени.

Но Синт пропала, а на мониторе высветилось «Привет?».

Рейзер убедилась, что ее окна затуманены, а дверь заперта, и вернулась к монитору. Наверное, ничего страшного не случится. «Хвост» еще долго будет обыскивать улицы, и лишь потом решит, что она вернулась тем же путем. Она даст Таллену пятнадцать минут, а потом смотает удочки.

Прежде чем она успела ответить, пришло новое сообщение: «Прости. Не уверен, что мне этого хочется».

«Все нормально», – ответила Рейзер.

Не зная почему, она до боли хотела его увидеть. Может, потому, что он сказал «прости». Она снова вспомнила лицо Таллена таким, каким оно было в баре, а потом, на мгновение, – в больнице, заключенным в ту клетку. Потерянная душа. Ее специальность. Придвинувшись к монитору, как будто это делало Таллена ближе, она написала:

«Если хочешь, можешь молчать. Не знаю, найдется ли нам вообще о чем поговорить, но, может, я расскажу о себе? Как насчет этого? Тебе не нужно говорить ни слова, и ты можешь оборвать связь в любой момент».

«Хорошо», – ответил он.

«Ладно. Прости. Не привыкла о себе рассказывать. Обычно я людей о них самих расспрашиваю. У меня профессия такая. Я пишу для „ПравдивыхРассказов“. Я – Рейзер»

Ее имя моргнуло, и она поняла, что Таллен увидит что-то другое. Ей хотелось сказать, что они знакомы, но эти слова до него бы не дошли, а связь бы прервалась.

Таллен ответил: «Да. Я читаю „ПравдивыеРассказы“. Раньше читал, по крайней мере».

«Я давно этим занимаюсь, – написала Рейзер. – Вечно в движении, вечно в пути. – Она собралась с мыслями. Это была ее история. Рейзер вдруг поняла, что прежде никому ее не рассказывала. – Меня всегда интересовали люди. Моя мама была врачом. Она приходила домой и говорила о своих пациентах, о том, как они живут. После того как папа умер, мы остались вдвоем. Мне тогда было восемь».

Она помнила ночь и вид ночного неба, размытого слезами, и теплые объятия матери.

«Мне жаль. Прости».

«Ну, что случилось, то случилось. Мы как-то много извиняемся, тебе не кажется?»

Была ли эта пауза знаком того, что он расслабился? Ей очень хотелось увидеть его, обменяться сожалеющими взглядами или чем-то в этом роде.

«Мы с мамой часто говорили о людях. Выдумывали им будущее – что они будут делать после больницы. Судя по ее рассказам, они всегда выздоравливали, чтобы прожить ту жизнь, которую мы для них сочинили. Я сначала им завидовала – тому, что они уходили из больницы, а мой папа не смог, и тому, что у них были эти жизни, а у папы уже не было».