Великан вскинул руки и попытался просунуть толстые пальцы между металлом и кожей, но петля погрузилась уже глубоко. Пеллонхорк уперся в столешницу здоровой ногой и с неожиданной энергией поднялся; его кулак трясло от попыток удавить здоровяка. Кало попытался ослабить цепь, бросившись к Пеллонхорку, но он забыл, что второй конец удавки закреплен на столешнице, и просто врезался в нее лицом. Пеллонхорк, пыхтя, бросился на пол, используя свой вес и натягивая цепь со всей силы. Его кресло повалилось назад.

Голова Кало лежала на боку, щека расплющилась о столешницу. Глаза его были распахнуты невероятно широко, и рот тоже. Наконец-то он смотрел только на меня – другого выбора у него просто не было. Он не мог пошевелить головой, которая с тем же успехом могла быть приколочена к столу.

И тем не менее он был далеко не неподвижен и далеко не мертв. Он сипел и кряхтел, он размахивал руками. Он откинул ногами кресло, и теперь они пинали воздух.

Я был прикован к месту. Я точно так же не мог отвести взгляд от Кало, как он – от меня. Его глаза вылезали из орбит, лицо опухло и пошло красными пятнами. Язык вываливался наружу. Каким-то образом Кало сумел ухватиться одной рукой за цепь между собой и Пеллонхорком, а мгновение спустя – и другой. Контраст абсолютной неподвижности его головы и дикой, яростной жизни во всем остальном теле потрясал.

Он напряг плечи и начал тянуть за цепь.

– Алеф, помоги мне, – прошипел Пеллонхорк.

Кало был феноменально силен. Он начал подтягивать Пеллонхорка к себе. Петля все еще была у него на шее, но уже начинала ослабевать, и великан снова задышал короткими булькающими вздохами.

– Алеф! Сделай что-нибудь!

Я запаниковал. Ухватил дрожащую цепь посередине между Пеллонхорком и Кало, глубоко вдохнул и кое-как обернул ее вокруг кулака, немедленно ощутив, как две жизни борются друг с другом.

И в тот же самый момент я понял, что попал в ловушку между ними. Я мог тянуть в любую сторону, но не мог освободиться.

– Алеф, – проговорил одними губами Кало.

Это было искушение. Пеллонхорк умирал. Он все равно должен был умереть. Я мог со всем покончить. Но я встал на сторону Пеллонхорка, и мой дополнительный вес вдавил голову Кало в столешницу. До него можно было достать рукой, его глаза чудовищно выпучились, фиолетовый язык заполнил рот. Я продолжал тянуть. Он издал тихий давящийся звук и внезапно обмяк.

– Хватит! – крикнул Пеллонхорк.

Я ссутулился; мою руку, мокрую от пота, все еще обвивала провисшая цепь.

– Смотри, – сказал Пеллонхорк, садясь и хватая ртом воздух.

Кало слабо закашлялся. Его рука дрогнула и снова ухватила цепь, но безо всякой силы.