Я сел, пытаясь не думать о том, что Кало сидел в том же кресле, и ответил:

– Я твой друг, Пеллонхорк. Я могу сделать так, чтобы это сработало. – Я протянул ему руку.

Он ответил:

– Ты не единственный мой друг.

Я убрал руку. Сказать мне было нечего. Почему я этого не замечал?

– Но семена могут открыться случайно, – сказал я. – Сбой. Все, что угодно.

– Конечно. Ты же понимаешь, что случилось бы, если бы Кало вчера убил меня.

Должно быть, он прочитал по моему лицу, что я об этом не задумывался – о семенах смерти, которые раскрылись бы, если бы он умер. Одна-единственная маленькая смерть в этой комнате – чья именно, решала моя обмотанная цепью рука, – а я об этом даже не задумался. И даже в какой-то момент колебался…

Я до боли сжал кулак. Перед моими глазами промелькнула мертвая Пайрева, и на меня накатила тошнота.

– У меня есть другие друзья, – продолжил Пеллонхорк ровным тоном, – но ты, Алеф, мой лучший друг. Ты единственный, кому я действительно верю.

– Я могу это сделать, – сказал я, не подпуская страх, грозивший захлестнуть меня.

– У тебя есть два месяца, чтобы показать мне, как ты с этим разберешься.

– Два месяца? Я не справлюсь в такие сроки.

– Он тебе поможет.

Я не спустился на Этаж. Отправился сразу домой, чтобы поразмыслить.

Мне нужно было уложить Пеллонхорка в rv как можно скорее, прежде, чем с ним случится что-то еще. Два месяца? Двух месяцев мне не хватило бы, зато для прогресса его рака это был очень долгий срок. Я должен был придумать достаточно правдоподобное решение, чтобы убедить Пеллонхорка лечь в rv, но что случится с ним после этого, меня не заботило. Я хотел, только чтобы мы с Пайревой мирно прожили свою жизнь, а наш ребенок – свою. Вот почему я сказал Пеллонхорку, что мне нужны восемьдесят пять лет: исходя из предположения, что, если средняя продолжительность жизни в Системе будет увеличиваться с той же скоростью, наш ребенок получит дополнительные десять лет. Вовсе не ради поиска лечения. Время, необходимое на создание средства от болезни Пеллонхорка, было невозможно вычислить с такой точностью, которую я ему обещал. Слишком много переменных. Я попросту не осмеливался сказать это Пеллонхорку.