– Я знаю, – сказал я. – Через неделю.

– Что ты делаешь? – спросил он, склоняясь к пьютерии. Он часто задавал мне этот вопрос – из вежливости.

Я был вымотан. Я доделал свою подпрограмму для нейридов, внедренных взрослым. «ПослеЖизнь» разрасталась быстро, поэтому я создал модерируемую ИИ-функцию, способную адаптировать и использовать все наработки, которые предоставили нам писатели, для каждого похожего события из Жизней в наших архивах.

– Пятилетний срок выходит через неделю, – сказал я Малаху.

Он положил ладонь мне на руку и сказал:

– Я знаю, но у меня есть свои приказы, Алеф. Мне жаль. Срок выходит сегодня.

Снова! Даже спящий, Пеллонхорк снова поставил мне подножку.

– Одну секунду, – сказал я Малаху. – Позволь мне только закончить. Пожалуйста.

Я запустил на мониторе общее сравнение Жизней. Списки, характеристики, фрагменты реальных жизней и окончания этих Жизней. Чудовищные переживания, повторявшиеся снова и снова и до сегодняшнего дня остававшиеся невыслушанными. Единственным, что отличало эти последние моменты, были обстоятельства – на улице или в помещении, днем или ночью, в одиночестве или в окружении людей. И еще голос Жизни.

– Посмотри на нас, Малах, – попросил я, пустив изображения течь перед его глазами. – Это мы. Все мы.

Вот что содержалось в историях: миф об уникальности трагедии. Поток данных не иссякал. Здесь было все, каталогизированное и связанное перекрестными ссылками: травмы и смерть в жестоких семьях, в природных и спровоцированных человеком катастрофах, при разрыве отношений, при экстренных медицинских ситуациях…

– Посмотри! Вот оно, человечество, Малах!

– Мне жаль, Алеф. Идти нужно сейчас.

– Но мне всего лишь нужно время.

– Или ты пойдешь со мной, или я разбужу его сам. Не думаю, что тебе этого хочется.