Я видел, что у Малаха нет выбора. Он был уверен, что за ним тоже следят.

– И ты увидишься с Пайревой, – сказал он, отвернувшись к двери.

В комнате rv я открыл крышку капсулы, как делал почти каждый день в течение без одной недели пяти лет. Я ждал, когда Пайрева откроет глаза, но сделал это только Пеллонхорк. Они открылись мгновенно и сразу расширились и сфокусировались на мне.

– Привет, Алеф. Малах.

Я не слышал его голоса так долго, что это было словно в первый раз. Его звук возвратил меня в тот день, когда в иерсалемской церковке Пеллонхорк построил в нефе башню из молитвенников, прежде чем опрокинуть ее на пол, – мальчик, подобных которому я прежде не видел. Я вспомнил эту поразительную демонстрацию свободы, бездумного наслаждения. Как от того момента мы пришли к этому?

Малах поздоровался. Говоря с Пеллонхорком, он казался другим человеком.

Я сказал:

– Пайрева не открыла глаза.

Пеллонхорк меня проигнорировал.

– Как моя организация, Малах?

– Все хорошо. Осталось лишь немного фанатичных сторонников Лигата, воображающих, будто они что-то замышляют. Время от времени я их прореживаю. Мы более чем устойчивы. У нас больше силы, чем было прежде.

– Хорошо. А Алеф сделал то, что собирался?

Малах указал на меня.

– Я спрашиваю тебя, Малах.

– Сделал. Все работает именно так, как должно было.

– А «ПослеЖизни»? Они популярны?

Я попытался не показывать удивления. Он не должен был знать этого слова.

Пеллонхорк, улыбаясь, перевел взгляд с Малаха на меня. Крышка была на уровне его шеи, и в сравнении с легким движением его головы абсолютная неподвижность Пайревы была еще более мучительна.