Женщина была светловолосой и веснушчатой и выглядела едва ли старше двадцати. Она была прекрасна. Она все еще не открывала глаз.

Мужчина из сарка оглядел комнату, остановил взгляд на челомехах и Таллене, а потом голосом, которым не пользовались уже очень давно, спросил:

– Дикси? Где ты?

– Я здесь, Пеллонхорк, – тихо ответил мерцающий челомех.

– Я не понимаю, – сказал второй челомех, а Таллен пробормотал:

– И я тоже, Беата.

Его голос не изменился. Но в нем слышалась усталость.

– Моя охрана здесь, но как насчет Алефа? – спросил Пеллонхорк, взглянув на наемников. – Что у него здесь есть? Я в безопасности?

– Это не было частью нашей договоренности. – Дикси помолчал, а потом сказал: – Я не смогу долго здесь оставаться, Пеллонхорк. Ты хочешь разбудить Алефа или нет?

– Да. Но сначала выпусти меня.

Таллен

Таллен ничего не понимал. Больной мужчина, который, похоже, контролировал ситуацию, не обращал на него и Беату внимания.

– Лоуд перестал быть собой, – грустно сказала Беата. – Если он перестал быть собой, то и я не могу быть собой. Я не настроена на одиночество.

– Я с тобой, Беата, – сказал Таллен.

– Но вы здесь ради платформы. А мы здесь ради вас. – Изнутри у нее донеслось странное гудение, и она добавила: – Но нас здесь нет.

Второй челомех разговаривал с мужчиной, у которого были красные облезающие щеки. Кто такой этот Пеллонхорк? Мужчина неуверенно шагнул из сарка на пол. Казалось, что он разлагается.

Беата сказала:

– Кем стал Лоуд? Диксемексид ничего не значит. Это не имя. Это не слово.

Таллен вспомнил, как поднимал сарки на платформу и что их было больше, чем три, и еще вспомнил какого-то человека. Он сосредоточился. Да, женщину. Ему казалось, что он помнит ее имя, но оно ускользнуло. Беата была немного на нее похожа.

А потом ему послышалось, что она зовет его по имени.