— У меня в сарае есть корзина, помеченная крестом госпитальеров, — сказал он своему другу. — Принеси в дом управляющего одну из губок, которую найдешь в ней, — но бери осторожно. Она пропитана мандрагорой и другими ядами.

Ганс появился скоро и остался наблюдать вместе с двумя другими крэнками. Дитрих смочил губку водой в бочке за домом и вернулся, держа ее на вытянутой руке. Затем, как и наставлял савояр, поводил ею перед носом и ртом Эверарда, пока управляющий царапал ему руки. Настолько долго, чтобы усыпить, говорил лекарь, но не настолько, чтобы умертвить. Эверард внезапно обмяк, и Дитрих швырнул губку в огонь. Не перестарался ли он? Но нет, грудь мужчины вздымалась и опадала. Священник перекрестился:

— Блаженный Иисус, направь мою руку.

Прикосновение ножа не пробудило управляющего, но он застонал и начал сопротивляться. Ганс и Ульф прижали ему руки и ноги. Волдырь не поддавался, и Дитрих надавил острием посильнее.

Внезапно волдырь прорвался, и отвратительная, нагноившаяся черная скверна вытекла наружу, разнося омерзительную вонь. Пастор сжал зубы и приступил к остальным пустулам.

Когда он покончил с операцией, Элоиза передала ему тряпку, которую прокипятила и пропитала уксусом. Ею Дитрих стер грязь и очистил тело мужчины насколько смог.

— Я бы не притрагивался к гною, — посоветовал Ульф, впрочем, священник и не намеревался, а выбежал прочь и согнулся пополам, опорожнив желудок от съеденного за завтраком и жадно глотая горный воздух. Ганс, последовавший за ним, несколько раз легонько прикоснулся к нему. — Нехорошо?

Дитрих выдохнул:

— Очень нехорошо.

— Мои… — Ганс легонько коснулся своих усиков. — Я должен промыть их. — Затем произнес — Управляющий не выживет.

Пастор выдохнул:

— Мы должны надеяться, но… я думаю, ты прав. Его жена забрала сына и сбежала. У него нет никого, кто мог бы о нем позаботиться.

— Тогда это сделаем мы.

Они положили Эверарда на госпитальную повозку, которую смастерил Циммерман; Ульф с Элоизой взялись за ручки спереди и сзади. Дитрих шел рядом и придерживал носилки, когда они преодолевали холм, вспомнив, как св. Эфраим Сирийский смастерил три сотни носилок во время голода в Месопотамии. Нам потребуется больше, сказал он себе.

Ганс остался сжечь все тряпки и одежду и убить тем все «маленькие жизни», которым они могли дать пристанище. Ульф вызвал его:

— Сохрани порцию гноя на анализ.

— Зачем ты попросил об этом? — спросил Дитрих, когда они спускались с холма.

— Я работал с инструментами в лазарете нашего судна, — рассказал ему Ульф. — У нас есть устройство, которое оставил Увалень, оно позволит рассмотреть «маленькие жизни».